Клуб выживших. Реальная история заключенного из Аушвица

Мой отец, Израиль Борнштейн, будучи председателем Юденрата открытого гетто Жарки, спас от смерти сотни соотечественников и, когда предоставлялась такая возможность, делал условия их жизни чуточку легче. К сожалению, он не смог спасти ни старшего сына Самюэля, ни себя самого. Я их совсем не помню. Мне бы хотелось, чтобы все было иначе. Их портреты основаны на семейных историях и бесконечных разговорах с теми, кто их знал, начиная с мамы.

Руфь сейчас живет во Флориде. Детские душевные раны, оставшиеся после того, как ее дважды вырывали из материнских рук, так никогда и не затянулись. Она до сих пор помнит тот день, когда родители пришли за ней в сиротский приют. Помнит, как Циция запела песню на иврите и как начало пробуждаться осознание того, что у нее есть семья. У нее трое взрослых детей. И они с Эстер, сестрой, родившейся уже после войны, по-прежнему остаются близки.

Через несколько лет после иммиграции тетя Хильда вышла замуж за Хосе Робински, мужчину, с которым она познакомилась на Кубе, и у них родилась дочка Эсти. Хильда, как и прежде в Польше, предпочитала не замечать признаков политического конфликта и оставалась на Кубе даже тогда, когда это было уже не безопасно. Но ей снова удалось бежать. Через два года после Кубинской революции она собрала два чемодана: один с одеждой, а второй с фотографиями, и уехала в Майами вместе с дочерью. Через месяц ее муж уплыл с острова на лодке. Эсти вышла замуж и подарила Хильде двух чудесных внуков: Энди и Эллисон. О том, что Хильда до войны состояла в браке, Эсти узнала только на похоронах матери. Хильда любила повторять: «Смотри вперед. Всегда смотри вперед». В Майами Хильда открыла магазин женской одежды в Саус-бич. Когда дети были маленькими, мы иногда приезжали к ней, и она всегда задаривала моих девочек шарфами, повязками и украшениями, на которые у них падал глаз. Тетя Хильда умерла в 1998 году.

В Америке дяди заново открыли свой кожевенный бизнес и добились в Нью-Йорке большого успеха. Их всех уже нет на свете, но они стали для меня примером того, как человек может восстать из небытия. Холокост унес жизни жены и двоих детей дяди Моника, но, как и тетя Хильда, он вновь влюбился и вступил в брак.

Тетя Ола, та самая, которая сбежала из Польши до начала войны, нашла убежище в Японии, благодаря стараниям известного дипломата Тиунэ Сугихара. Впоследствии они с мужем и дочерью Сильвией тоже переехали в Америку. Сегодня мы с Сильвией очень дружны, нас объединяет уникальная семейная история и редкое осознание того, как хрупки и драгоценны родственные узы.

Насколько мне известно, бабушка Дора так и осталась в Жарки. Думаю, она нашла там постоянное пристанище, потому что спустя годы после душераздирающего прощания, я регулярно покупал ей в «Аптеке Фельдмана» лекарства для сердца, а мамишу почтой отправляла их в Жарки. Бабушка Дора так и не увидела Америку.

Мамишу умерла в 1988 году в возрасте 86 лет. Она страдала от болезни Альцгеймера, но, как ни странно, этот грабительский недуг, украв у нее помять и достоинство, оставил мелодии и слова той песни из гетто, которую она пела, когда я был маленьким. Даже лежа в постели дома престарелых, она любила петь и тихонько бормотала:

– Zog nit keinmal als du gehnest dem letzen veg… Не думай, будто это твой последний путь, тропа еще не пройдена…

Через семь лет после переезда в Америку мама снова вышла замуж. Тетя Хильда познакомила ее с одним из кубинских друзей Хосе. Его звали Хаим, он был хорошим человеком. Мама уехала к нему на Кубу, а спустя годы вернулась в США и поселилась во Флориде, недалеко от тети Хильды. Сестры оставались лучшими подругами. Но в отличие от Хильды, мама постоянно говорила об отце и Самюэле. Она так и не оправилась от этой потери, но изо всех сил старалась держаться за то хорошее, что было у нее в жизни. В своей любви она стремилась дать мне все, что могла.

Что до меня, то я уже не тот неуклюжий мальчик с забавным акцентом. Я говорил о том, что в первые годы после переезда у меня не было друзей. И это правда. Но перед публикацией этой книги мне позвонили из комитета по организации встречи выпускников школы. Они пригласили меня, и я, сам не понимая зачем, согласился. К своему удивлению, встретив одноклассников спустя 65 лет, я вдруг почувствовал, что стал для них своим.

Более того, я был поражен тем, что кто-то из них вообще меня помнит. После встречи одна из одноклассниц прислала моей дочери Дебби электронное письмо о том, что ей не терпится прочитать «Клуб выживших». Она призналась, что всегда помнила мальчика, который очень плохо говорил по-английски и у которого на руке были «занятные цифры». «Мне и по сей день стыдно, – пишет она, – из-за того, что ни один учитель не отвел нас в сторону и не объяснил, через что пришлось пройти этому мальчику… Мы бы все поняли и, возможно, отнеслись бы к нему лучше». Хотелось бы верить, но я благодарен одноклассникам за то, что на встрече выпускников они встретили меня с распростертыми объятиями. Никогда не поздно.