Книга про Иваново (город incognito)

– Так я ж не за регресс, хотя и консерватор. Я за «разумное, доброе, вечное». В тот момент «разумное, доброе, вечное» было на стороне народа. В августе девяносто первого большинство было на стороне защитников Белого дома, как и сейчас большинство на стороне действующего президента. На баррикадах я оказался мистическим образом. Сначала мы поехали компанией в Питер, на годину Цоя, который погиб 15 августа, а возвращались мы почему-то через Москву, которая удивила своей пустотой – в подземных переходах не было людей, везде стояли люди в штатском. Мы ничего не поняли, приехали на переполненном составе из Москвы в Иваново, включили телевизор – там «Лебединое озеро». Что-то нас подвинуло, и через час после приезда мы снова бросились на вокзал, взяли билеты на обратный поезд в столицу – ехали в пустом вагоне.

После всех перемещений мы попали на баррикаду, принадлежащую Конфедерации анархо-синдикалистов. Лично я отвечал за отступление. Наш старший по баррикаде подошел ко мне, дал в руки железный рельс и сказал: «Алексей, я вижу, ты ответственный товарищ – вот тебе рельс. Рядом – здание СЭВ, в нем стеклянные двери. Если нас будут атаковать, ты должен идти впереди и этим рельсом разбить все стеклянные двери – мы пройдем здание СЭВ насквозь и выйдем к американскому посольству. Если что, там мы будем просить политического убежища. А сейчас, поскольку ты кашляешь и сильно замерз, выпей водки».

К нам приезжали какие-то сумасшедшие типы, которые привозили водку ящиками, колбасу коробками, сигареты импортные. Другие приносили и предлагали оружие, хотя оружия никто не брал. Для армии разметать нашу баррикаду было бы несложно.

– Но отступать-то пришлось? Чем история закончилась?

– Мы победили. Думаю, здравый смысл тогда восторжествовал и выбрал то зло, которое наименьшее. На самом деле, кроме всей пестрой молодежной массовки, мне очень запомнились старые москвичи – молчаливые, спокойные, которые приходили со своим термосом с чаем, с бутербродами, которые жены им приготовили. Они сидели немножко поодаль от всех анархически настроенных толп и, наверное, являли собой Москву, которая пришла на баррикады защищать себя. Все остальные – это шушера: волосатые, панки, неформалы, девушки в плащ-палатках с розами и гвоздиками в петлицах – все это было интересно, прикольно, но если бы началась серьезная заваруха, то дело бы делали, наверно, те тихие люди с домашними термосами.

– Какую музыку ты сейчас слушаешь?

– После того как поработал на радио ночным оператором, когда по пять-шесть ночей в неделю сидишь по одиннадцать часов с наушниками на голове, я музыку не слушаю, я люблю слушать только радио – чтоб ничто не выделялось в общем потоке. И Ротару люблю, и Зыкину, и Modern Talking.

– Странный набор для рок-музыканта. Как ты к Летову относишься?

– Талант. Гений. Гения же чувствуешь. Даже священники про Цоя говорят: «А чувак-то божьи слова глаголет». Вот и Летов из той же оперы. Из близкой Богу породы людей, которым не нужны правила, которым не нужно учиться на филфаке или в музыкальной школе, чтобы творить гениальные вещи – напрямую, без посредников.

– А в нашем городе были такие?

– Постнов. Чего ж? Он короткозамкнутый… на облака, на мой взгляд.

– Из молодых ивановских музыкантов ты кого-нибудь знаешь? Есть интересные?

– Наверно, есть интересные, но не для меня.

– А сам гитару в руки берешь?

– Очень редко. Неинтересно играть как мастеровой. На мой взгляд, в современной музыке больше мастеровых, чем гениев и пророков. Какое-то время этот баланс был другим. Таких короткозамкнутых, как Постнов, было больше. Сейчас гитары дорогие, инструменты дорогие, музыканты с образованием, а искры нет. Все стало определяться по стандартам качества – по записи звука, по его плотности, «хайди», не «хайди». Валера Тимощенко снимал «Русский заповедник» на разбитую и обшарпанную видеокамеру – в болоте, в лесу. Он же не думал, что надо обязательно хайди-камеру выставлять, свет регулировать. Наверно, у него ничего бы не получилось, если бы он на этих моментах зацикливался.

– Человечество развивается или деградирует? Мы идем к более цивилизованным формам общества или от них?

– Я оптимист, и этот оптимизм только подтверждается, когда у тебя рождается маленькая дочка, у которой потом тоже будут дочки. Все мысли о Кали-юге в такой момент отпадают, причем не под воздействием мозга или каких-нибудь усиленных размышлений, а просто приходит пора им отпадать. Люди должны работать на созидание, на творение, – в конце концов, это же разумно.

ДЫННЫЙ ЖАКЕТ