Книга про Иваново (город incognito)

– Мне давно нравилась форма мясорубки, я хотел ее изобразить, и вот на каникулах появилось время – я сделал натюрморт и доволен результатом, но, возможно, я еще подумаю и преобразую свою «мясорубку» во что-то более эпическое, как будто в ней перемалывается время, хрустят судьбы, события… По вертикали картину вытяну, фон сделаю потяжелее, понапряженнее, и, возможно, получится философская работа.

– Художник, по-вашему, должен быть философом?

– Да. Не обязательно именно быть философом, но уметь размышлять, проектировать, соизмерять, сопоставлять ему необходимо. Художник должен быть как ученый – все просчитывать. Есть художники, которые говорят, что не надо думать, что нужно просто эмоционально все сделать, но у меня так не получается. Мне надо обдумать, выстроить. Ребенок и тот свои рисунки обдумывает – здесь я солнце буду рисовать, здесь домик, здесь деревья. Размышления помогают закончить картину, довести до ума.

– А как художник Владимир Маяковский относится к поэту Владимиру Маяковскому, который, кстати, тоже был художником?

– Это вообще светило – кто он, а кто я… Мощный поэт. Мне нравятся и он, и его круг, и Бурлюк, и другие художники того времени. Как нужно было верить в себя, какую иметь смелость и талант, чтобы так себя вести, выдвигать такие головокружительные манифесты… Революция их подпитывала в какой-то степени. Сейчас этого нет. Все как-то поуспокоились.

Про вертикаль власти

– У вас на картинах много всего летающего, и само небо часто пересекают то полосы света, то какие-то неопределенные фигуры. Откуда они?

– Так небо тоже живое. Раз уж мы здесь живем, значит, наверху тоже кто-то может быть – смотрит на нас или незаметно проплывает над нами. Все-таки земля связана с высшим разумом – мне кажется, это органично. Если отдельно нарисовать землю, а небо – пустое, картина будет искусственной, не возникнет диалога земли и неба, а мне хочется изобразить их невидимый диалог, взаимосвязь. Может быть, кто-то и вправду смотрит – та же луна, то же солнце… Одно дает радость, другая – задумчивость. У светил своя жизнь, которая по-своему влияет на нашу.

– Если кто-то за нами сверху наблюдает, не получается ли, что человек, который надевает карнавальную маску, тем самым прячется от этого верховного наблюдателя?

– Нет, мне кажется, никакие маски тут не спасут – как оно должно быть, так оно уже и будет. Это просто игра для земных существ.

ПРОСПЕКТ БАХАРЕВА

Если художник не умеет прыгать выше головы, он не художник. Как говорил Бродский, «искусство иерархично», и эту иерархию создает именно высота прыжка.

Валерия Бахарева всегда считали в городе возмутителем спокойствия. Он им и был: гладиатором на арене, ведущим матадором, партизанствующим медведем, обязанным толкаться, чтобы город не съел его, не поглотил, не превратил в размазню.

Сейчас ему перевалило за семьдесят.

Он показывает свои новые работы и обреченно машет рукой:

– Надежды нет, жизни нет. Это уже на инстинкте все делается.

– А разве и раньше не инстинкт стоял в основе? – спрашиваю я.

– Пожалуй, что так.

С коллегами из местного Союза художников у Бахарева отношения не сложились с самого начала – он был слишком другой и слишком талантливый, чтобы приваживаться к общей кормушке. За бортом веселее! Но это хорошо, когда молодой, а когда ты уже матерый, старый вепрь…

Сложно сказать, во что Бахарев верит, – по-моему, он верит лишь в здравый смысл, но только он его широко понимает – не как близоруко-сметливый, житейский опыт, а как что-то космическое, вверенное нам и позорно проваленное по большей части.

Его картины – из ряда вон.

Первая выставка Валерия Бахарева, состоявшаяся в Ивановском художественном училище, провисела пятнадцать минут. Дело происходило в советские годы, и коллеги испугались, что «за авангардизм» училище закроют. И сами все сняли.

Так Бахарев оказался в андеграунде.

«Он научил меня сомневаться в догматах», – сказал один из его учеников.

В 2000‐х годах Бахарев на три года уезжает в Южный Китай преподавать. Эта поездка опрокинула все рамки. Такой Китай и китайцам стал в диковину!

Зеленые ледники, иероглифы пальм, «семечки» яков в заснеженных котловинах, разгневанный океан с лиловыми бурунами, тигровые тени на застывших скалах…

Кажется, вот они – свобода и удаль, но это не махновщина – Валерий Бахарев знает, что делает, и хотя копыта его Пегаса, казалось бы, то и дело соскальзывают с рокового уступа над пылающей бездной, он над ней проскачет, как матерый «водник» проходит категорийный речной порог – «не замочив манжет».