Книга про Иваново (город incognito)

Преодолевая «сорокинщину» и оскудевшие заводи постмодернизма, Агапов выруливает на свой – несуразный и четкий – путь в литературе. Его хладнокровная, тяготеющая то к абсурду, то к сатире проза по-своему сентиментальна и находит удовольствие в выписывании предметов и явлений гротескно-будничных: сколько спичек в коробке, почем новый унитаз; кошка валяется – «Пойду-ка я посмотрю: а чего она валяется?».

Под маской обыденности читается второй план.

Мудрецы Пиздуреченска хранят покой, как бочку с порохом.

– У тебя есть рассказ «Нохчи борз» – «Чеченский волк». Как ты вышел на эту тему? Живешь в Иванове, в Чечне не был никогда…

– У меня задумка была более глобальная – написать романище не о Чечне, а вообще о терроризме. Замысел был технически сложный, я его не осилил, а эпизод остался. Не знаю, почему он меня заинтересовал. Что иногда может заинтересовать человека? Шел, увидел – на дороге что-то лежит. Взял, поднял – ой, интересно.

– Но ты же в Иванове не видел чеченских боевиков – они у тебя на дороге не валялись. Что заставило придумывать роман о терроризме?

– Мои тогдашние увлечения и чтение, Хасан ибн Саббах, ассасины с тамплиерами, которые тогда вдруг стали популярны, и, видимо, это меня и остудило в написании романа, а чеченцы остались, потому что одно время в новостях только их и показывали. Что ни глянь по телевизору – кого-нибудь поймали, кого-то ликвидировали в связи с оказанным сопротивлением. Все это сбилось в голове в сюжет. Сюжеты очень странно рождаются: видишь дверную ручку – у тебя сюжет, прослушал новость – у тебя сюжет.

– Ты ходишь в «пятую» баню на Парижской коммуне и часто про нее рассказываешь, как будто это самое интересное место в Иванове. Что значит эта баня в твоей жизни?

– Баня – это баня! – произносит Агапов с гордостью. – Там помыться можно.

– Ты черпаешь оттуда сюжеты, персонажей?

– Раньше, когда я там никого не знал (сейчас-то мы почти все знакомые стали, потому что все ходят в один и тот же день и примерно в одно и то же время), я частенько в бане писáл. Очень удобно: после парилочки выйдешь, мысли посвежее становятся, в тетрадочку их записываешь… Интересными бывают рассказы у мужиков, которые больше меня видели, больше знают. Мышление у них другое даже в мелочах. Они город делят не по остановкам или торговым центрам, а по фабрикам и заводам – «это случилось на Балашовке», «это на Автокранах». Но их рассказы я за пределы бани не выношу – в том смысле, что не стану переносить их на бумагу. Твой рассказ должен быть только твоим, чтобы никто не написал его, кроме тебя. Поэтому, наверное, даже в общественной бане писатель остается один на один с собой.

– Из современных авторов ты кого-нибудь читаешь?

– Последнее удивление было от «Элементарных частиц» Уэльбека. Это сложное, муторное чтиво, но, несмотря ни на что, читаешь до конца. Мне в последнее время вообще разонравилась художественная литература – предпочитаю техническую: справочники, учебники, например по биологии.

– Почему справочники тебе интереснее, чем, допустим, Прилепин или Терехов?

– У писателей сейчас нельзя выделить истину ни у кого – одно словоблудие. А в учебнике можно посмотреть – вот это так, потому что это так. Все тебе рассказано. Там сюжет интереснее.

– Какие авторы на тебя повлияли?

– Древнегреческие комедии, Аристофан, Плавт, Апулей. В молодости меня очень Хармс забавлял, Платонов завораживает, видимо, нестандартностью своего языкового мышления.

– Наш общий друг Юрий Лунин сказал, что тебе «надо выкинуть из головы Сорокина».

– Выкинул! У меня было увлечение Сорокиным. Он прекрасный стилист, но как писатель… Сорокин придумал свой метод в семьдесят восьмом году, и с тех пор, чего бы ни написал, он везде одинаков: как бы ни изгалялся, у него получается одно и то же.

– А твой подход к литературе менялся?