Книга про Иваново (город incognito)

Художник большой одаренности, он приходил в искусство дважды. Впервые и ярко – в конце 1960‐х годов. Второе и более трудное для себя возвращение Николай Максимычев определял серединой 1980-х. Отправной момент связывал с важным для собственного творчества художественным событием: он увидел СВОЙ мотив. В интервью 1992 года Николай Васильевич рассказывал так: „Я ведь лет 12 до 1984‐го вообще ничего не писал. А в 1984‐м купил деревянную птицу. Мне сказали, что это птица счастья. То ли она мне помогла, то ли еще что-то, но вышел однажды на лестничную площадку и увидел ЗИМУ. Быстро взял краски, мольберт и сделал робкий нашлепочек… А потом пошло и пошло. Полотно за полотном“. Через 11 лет, в 2003‐м, Максимычев вновь озвучит эту историю: „У меня был большой перерыв в творчестве – 15 лет. Я работал оформителем, рисовал афиши в цирке… Но однажды проснулся зимним утром, посмотрел в окно и понял, что ночью шел снег. За окном были удивительно красивые, заснеженные крыши. Вот с них-то моя «крыша» снова и поехала!“»

12

Вячеслав Ершов, художник:

– Если понимать слово «талантливый» как «техничный, мастеровитый», то Максимычев не искусен, но в нем есть природная сила, русское ухарство. Такие люди собирались на Талке в 1905 году. Он истерик в хорошем смысле слова, потому что использует истерику как художественный прием. Внутренний раздрай делает его оригинальным, и поэтому он может легко блеснуть, как комета, а может и не блеснуть. В нем есть что-то русское, народное, в том числе и неумение распорядиться своим богатством, своим талантом.

13

Февральская выставка наглядно иллюстрирует все сильные и слабые стороны максимычевского дарования.

Все-таки он – художник одного приема и, может, потому и разуверился в искусстве, что сам для себя превратился в стереотип, а дальше не пошел, начал цитировать самого себя. Он уже знает, как нарисовать фонтан, – и пишет фонтан, знает, как нарисовать деревья, – и пишет деревья, нужен залитый дождем тротуар – будет тротуар. А тут пусть часовня с крестом выглядывает – не помешает.

Динамичные, анархические всплески, характерные для большинства его картин, подчас оставляют впечатление взбаламученности, словно что-то зарождалось, но так и не вырвалось, не перекипело, не нашло решения.

«Стрелы» черного цвета задают структуру, несут главный образ, без которого все развалится, но они вместе с тем и разъедают всю образность, задавливая ее, как будто художник сам себя пришпоривает и сам же себя глушит.

Источники вдохновения его непонятны.

Как надо – не надо.

Пусть будет так.

О Максимычеве говорят как об «ивановском лучисте», но вообще определить его сложно – все равно какой-то бок будет выпирать, и там, где многие его более сговорчивые и заслуженные коллеги легко укладываются в общую поленницу, Максимычев все равно никак ровно не ляжет.

Его умение видеть мир с изнанки, под собственным углом, – не интеллектуальное, не книжное, а природное, кровное, и его не подделать.

Такой уж был художник – стихийный и скованный, неприкаянный и покладистый, разбросанный и цельный, мучимый идеей о зарабатывании денег и при этом бескорыстный – ему самому они были не нужны.

На жизнь смотрел легко, а по жизни шел трудно, упрямо и безропотно. Но не озлобился.

И улыбка у него была красивая.

14

Николай Максимычев (из последнего интервью):

– Меня всегда завораживал ночной город, вечернее освещение. Но как это сделать? Трудно передать свое впечатление. Тут даже не зрительная память помогает, а эмоциональная – берешь не с натуры, а внутри себя.

– Какой ваш любимый цвет?

– Синий, красный, желтый… да вся палитра! А без белил вообще нельзя писать.

– Как вы стали художником?

– Я ходил в Дом пионеров – это кружки всякие: авиамодельный, судостроительный, даже в танцевальный попал. А последним был кружок по рисованию. Как раз седьмой класс заканчивался, и я сказал преподавателю, что хочу поступать в художественное училище. Она говорит – что ж ты раньше не сказал? давай я тебя хоть немного подготовлю. И я пошел в училище в четырнадцать лет. Сам не ожидал, что сразу поступлю. Но я с детства рисовал. У меня рекомендательная характеристика, которую дали из школы, была: все стены, все парты изрисованы его рукой.

– А вы верите во вдохновение?

– Да, конечно. Оно бывает незаметно: начинаешь вроде спокойно и даже нехотя, а потом через некоторое время забываешь, что ты рисуешь, и только смотришь на часы – часа два-полтора уже пролетело.

– Вы много работаете?

– Стараюсь каждый день. У меня же больше другого нет. Я ни огородом не занимаюсь, ни дом не строю, дочка уже выросла, – только живописью.

15

Андрей Федоров, из книги «Переулки памяти»: