Книга про Иваново (город incognito)

В декабре 1934 года на одной из журналистских посиделок среди коллег из газеты «Правда» Баркова неосторожно обронила очередную крамольную фразу, за которую ей по доносу предъявили обвинение, и она была осуждена на пять лет лишения свободы.

После приговора, в марте 1935 года, Баркова пишет письмо наркому внутренних дел Ягоде:

Я привлечена к ответственности по статье 58 пункт 10 за активную антисоветскую агитацию, выражавшуюся в антисоветских разговорах и террористических высказываниях с моими знакомыми.

Разговоры, имевшие контрреволюционный характер, я действительно вела, но вела их в узком кругу, в порядке обмена мнениями, но не с целью агитации…

По профессии я – журналистка, но в последние годы не смогла работать по специальности, мне приходилось заниматься канцелярским трудом, и часто, благодаря своей непрактичности и неуменью устраиваться, я оставалась без работы.

У меня очень неважное здоровье – бронхиальный туберкулез с постоянно повышенной температурой, малокровие и слабость сердечной деятельности.

В силу моего болезненного состояния и моей полной беспомощности в практической жизни наказание в виде ссылки, например, будет для меня медленной смертью. Прошу подвергнуть меня высшей мере наказания. Жить, имея за плечами 58-ую статью и тяжкое обвинение в контрреволюционной деятельности, слишком тяжело. Спокойно работать и вернуться к своей профессии писателя, что было для меня самым важным делом в жизни, будет невозможно.

На барковском заявлении Ягода собственной рукой надписал: «Не засылайте далеко». Баркову отправили в Карагандинский лагерь, где она отсидела от звонка до звонка.

Но сколько же человек о себе не знает! После отчаянного письма Ягоде Баркова прожила еще сорок с лишним лет, написала лучшие свои стихотворения, а выйдя из лагеря в 1940 году, отчитывалась знакомым с оттенком горько-ироничного, но все-таки честолюбия, словно бы даже приводя себя в пример:

Я, например, тьму профессий изучила: на полевых работах была около года, пошивочной заведовала (да! да!), нормировщиком была, повидло варила, статистиком работала, экономистом-плановиком – тоже, и не шутейно: составляла планы работ и заявки на рабочую силу для лагерного пункта с бесконечным разнообразием «трудовых процессов» (тут и скотоводство, и полеводство, и ремонтные мастерские, и хлебопекарни, и сапожные, и ветеринарный лазарет, и амбулатория с больницей для заключенных, и т. д. и т. п.). Наконец, два с половиной месяца я занималась метеорологией в качестве наблюдателя на метеорологической станции.

Баркова в недоумении, куда двигаться дальше, но главным для нее остается писательство. Она ищет работу, которая позволила бы заниматься любимым делом, а не отнимала на себя все силы и время (в становлении Поэта часто важную роль играет не только талант, но и личный выбор, готовность поставить на карту все).

Увы – терять было до обидного нечего. С 1940‐го по 1947‐й Баркова пребывает под административным надзором в Калуге. Ей не везет, и поэта окружают все те же нужда, бесприютность и серость. Она вынуждена приспосабливаться к чужой обстановке, не понаслышке, а на собственной шкуре «пугливой женщины-ребенка» продолжая убеждаться, какое низкое, мерзкое и всеядное зло – человеческое непонимание.