Книга про Иваново (город incognito)

«Я видел Николая 14 апреля. За несколько дней до этого он как раз оклемался после очередного „бодуна“. У него был посетитель, купивший „гонконг“. Пришла Людмила (жена Максимычева), мы поболтали о чем-то, и они отправились в кассу „Новой галереи“ за дожидавшимся их там гонораром. Про посетителя Коля жене ничего не сказал… К вечеру он вернулся в мастерскую и сильно запил с налетевшими, как мухи на мед, „друзьями“.

Почему-то, в последнее время, меня часто волнует это демоническое появление „друзей“ в самый драматический момент жизни человека. Это случилось и с моим отцом перед инфарктом, и с Кожаевым, и с Савиновым перед их смертью. Естественно, можно сказать – сам виноват, никто не вливал насильно. Но это не то. Здесь, я в этом убежден, все гораздо сложнее. Многие знают этих и им подобных „друзей“. С ними почему-то ничего не происходит. Может быть, нервы у них как канаты, или сердце из нейлона, или печень резиновая… А ведь догадываются, что человеку нельзя пить – может погибнуть…

Николай умер 19 апреля. Пришел умирать утром домой. Людмила рассказала, что последними словами были:

– Люся… меня отравили…

Он не дожил месяц до своего 65-летия».

АННА БАРКОВА

Выбирая между горем и ничем, я выберу горе.

Уильям Фолкнер

1

Творчество Барковой стало известным во многом благодаря усилиям ивановского профессора Л. Н. Таганова. Это и неудивительно: Баркова сама из Иваново-Вознесенска – родилась здесь 16 июля 1901 года.

Семья была ничем не примечательная, отец работал швейцаром в гимназии.

Родной свой город Анна Баркова терпеть не могла и отчасти поэтому запомнила на всю жизнь:

Итак: она фабричной гарью
С младенческих дышала дней.
Жила в пыли, в тоске, в угаре
Среди ивановских ткачей.
Родимый город въелся в душу,
Напоминал ей о себе
Всю жизнь – припадками удушья,
Тупой покорностью судьбе.

Вот такой поклон Иванову.

С детства Баркова научилась бояться и ненавидеть серость, обессиливающую и обескураживающую власть нужды и бессмыслицы, и, подобно тому как другие люди боятся грома и молний, она, наоборот, призывала грозу; «убегая от серого», стремилась к пожару, мятежу, наводнению, чему-то исключительному.

Когда вспыхнула революция, Баркова сразу поверила в нее и пошла, как за иконой.

В 1918‐м она устроилась в городскую газету «Рабочий край» и три года работала в ней хроникером наряду с другими пролетарскими поэтами-журналистами. Блок, ознакомившись с подборкой ее стихов, находит некоторые «небезынтересными».

В 1922 году появляется первый и единственный прижизненный сборник Анны Барковой «Женщина» с предисловием А. В. Луначарского, тогдашнего наркома просвещения РСФСР (в будущей лагерной поэме «Первая и вторая» Баркова охарактеризует его как «щеголеватый алый бант / на рясе партии суровой»).

Трудно поверить, что автору этой книги 20 лет, – пишет Луначарский. – Трудно допустить, что кроме краткого жизненного опыта и нескольких классов гимназии ничего не лежит в ее основе. Ведь в конце концов это значит, что в основе книги лежит только богато одаренная натура.

Посмотрите: А. А. Баркова уже выработала свою своеобразную форму, – она почти никогда не прибегает к метру, она любит ассонансы вместо рифм, у нее совсем личная музыка в стихах – терпкая, сознательно-грубоватая, непосредственная до впечатления стихийности…

Я нисколько не рискую, говоря, что у товарища Барковой большое будущее, ибо она оригинальна без кривлянья, имеет манеру без убийственной даже у крупных футуристов и имажинистов манерности.

Луначарский помог Барковой выбраться из Иванова и даже сделал своим секретарем. «Курносая, некрасивая, бронзово-рыжая» двадцатидвухлетняя ивановская журналистка оказалась в Кремле! Ей светила головокружительная карьера. Вместо этого она рассорилась с Луначарским, потеряла работу, мыкалась по Москве и вела самые саркастические разговоры, очевидно жалея, что революция закончилась слишком рано.

В Иваново не ездила – родители умерли, дом пришлось продать, старые знакомства ее не притягивали.