Книга пророка Амоса. Введение и комментарий

Согласно древнецерковным экзегетам, здесь подвергается осуждению практика инцеста, грех кровосмешения, строго запрещаемого Законом (Лев. 18:8, 15; 20:11–12. Втор. 22:30; 27:20). Преступление, согласно отцам Церкви, состоит здесь не столько в том, что они идут к проститутке, сколько в том, что к одной и той же (чего, между прочим, в оригинальном тексте нет, но есть в переводе LXX), и в том, что идут вместе. Блж. Феодорит Кирский: «Живя непотребно, подобно бессловесным, входили в непозволенные связи с женами друг друга, так что сын не удерживался от общения с отцовской наложницей, и отец не хранил неприкосновенным сыновнего ложа, отчего в слитность пришли права природы, и не явственны уже стали имена родства»[331]. Свт. Кирилл Александрийский: «Самым гнусным грехом надо признать то, когда сын входит на ложе отца и отец чувствует беззаконное стремление к ложу своего сына и решается на самом деле совершить эту гнусность, что и без закона, данного Моисеем, сама природа признает постыдным и осуждает как достойное негодования»[332]. Действительно, кровосмешение (инцест) во всех культурах подвергается табуированию и строгому запрету, потому что оно извращает человеческую природу, разрушает как отдельную личность, так и все общество, лишает социум будущего. Запрет инцеста – естественная, интуитивная самозащита общества от саморазрушения и гибели: тесная эндогамия дает нежизнеспособное потомство[333]. Но в данном случае это еще и крайнее непочтение сына к отцу, хамство: «Проклят, кто ляжет с женою отца своего, ибо он открыл край отца своего» (Втор. 27:20. Ср.: Быт. 9:22).

Блж. Иероним дает экклезиологическое толкование, применяя амосову реплику для осуждения иудеев и иудействующих христиан: «Мы – сыновья, а народ иудейский – отец. Мы грешим и совершаем преступление, когда вместе с отцом нашим, для соблюдения субботы, принимаем оскорбительное обрезание и обряды отмененного закона… Кто вступает в церковь, чтобы соблюдать закон вместе с Евангелием, тот вместе с отцом входит к женщине, и совершает блудодеяние и бесславит имя Господне. Поэтому утверждающие, что нет никакого вреда для иудеев после пришествия Господня веровать в Господа, соблюдая вместе с тем заповеди закона, оскверняют отца и сына чрез одно и то же любодеяние»[334]. Направление Иеронимовой аллегорезы здесь – резко полемическое. Иероним вообще часто пользуется аллегорическим методом истолкования именно в полемических целях.

Современные экзегеты[335] обращают внимание на резкую перемену темы: после осуждения общественных бед в 2:6-7а (социальная этика), в 2:7b звучит обвинение в частных пороках (приватная этика). Отсюда – попытки решить эту проблему истолкованием 2:7b в том же ключе, что и 2:6-7а. Так поступает, как видим, ТОВ, переведя слово ГП1Я не буквально – «девица», а переносно – «дочь» (дочь того, которого эти «отец» и «сын» обидели).

Иногда библеисты идут в построении гипотез еще дальше. В начале XX века шотландец Харпер[336] увидел в слове נעך־ה ошибку переписчика и предложил поменять נערה на П־ПД а слову אב, отец придать значение «судья», опираясь в такой интерпретации на 4Цар 6:21.13:14[337]. Однако, хотя Ί действительно легко меняется на 1, и текстология свидетельствует, что такие случаи не редки, но гипотеза Харпера неприемлема по двум простым причинам: слово נערה не встречается в Библии; Четвертая книга Царств называет пророка Елисея «отцом» не в юридическом, а в духовном смысле. BHS в своем подстрочном аппарате предполагает, что вообще вся фраза 2:7ь,ואיש ואביו ילכו אל־הנערה למען חלל אח־שם קדשי может быть добавлена позднейшим редактором.

Вместо того чтобы строить на зыбком основании предположений причудливые текстологические гипотезы, не лучше ли принять текст 2:7b таким, каким он дошел до нас? Может быть, резкая перемена темы только нам кажется резкой, а древним израильтянам она таковой не казалась? Не будем забывать – индивидуализм в пророческие времена еще не был достаточно развит, никто из израильтян не мыслил себя вне своего социума, не отделял себя от коллектива. Да и древнее израильское законодательство не знает чисто «приватных» преступлений – любое нарушение рассматривается им в контексте всего общества, как наносящее урон всему Израилю. Поэтому нет ничего удивительного в резком переключении внимания с «социальной» области на «частную». Кроме того, пророческая речь – это изначально устный жанр. Любой устной речи свойственны такие перескакивания. Тем более порывистым и яростным речам библейских пророков.

…чтобы бесславить святое имя Мое. Аморальное поведение, ставшее у евреев нормой, дает повод окрестным народам порицать не только израильтян, но хулить и Самого израильского Бога. Раз евреи так себя ведут, то не такой ли у них и Бог? – задаются вопросом идолопоклонники. «Ради вас… имя Божие хулится у язычников» (Рим. 2:24) – будет позднее упрекать апостол язычников Павел родных ему по плоти иудеев.