Книга третья: Горы и оружие

– Не туда, – сказал Таха. – Выше берите, к старому летнему поселку, там обязательно их найдем. Там им безопасней.

Без передышек, молча шли они четыре часа по горным тропам и, когда солнце уже закатывалось за вершины гор, вышли к поселку, своей убогостью и запустелостью напоминавшему скорее первобытное стойбище, раскопанное археологами.

– Не видно наших, – сказал Таха.

– Тут никого не видно, – сказал Мак-Грегор.

Ни души в селении. Повсюду следы стрельбы: в канавах стреляные гильзы, глина и камень стен исковыряны пулями. Посреди дороги – убитая лошадь и стоит брошенный джип темно-синего цвета.

– Это машина Затко, – сказал Таха. – Глядите, на ней кровь…

Они бросились бегом по глиняной улочке, заглядывая во все дома, и на пороге каменной хибарки наткнулись на два скрюченных трупа.

– Хамза и Рашид, – проговорил Таха. – Они всегда вместе с отцом были.

Оба убиты наповал. Нищая мебель в хибарке разломана, утварь и одеяла раскиданы.

– Как это враг был подпущен? Как могло такое случиться?

– Вертолеты, – сказал Мак-Грегор. – Я видел, на пустыре земля взрыта и разметена винтами. Затко, должно быть, скрылся в горах.

Они стали подыматься по тропке, ведущей за селение; взойдя почти на самый гребень, услышали, что из хижины наверху, из пастушьего зимовья, кто-то зовет их по имени.

– Это иракский Али, – сказал Мак-Грегор, и они побежали туда.

– Осторожней! – слабо кричал им Али.

Добежали, тяжело дыша.

– Куда пропали все? – спросил Таха.

Али устало махнул на горы.

– Крестьяне там, от вертолетов прячутся. Вернутся ночью.

– А Затко с кази? – спросил Мак-Грегор.

Вид у Али был еще более недужный, чем всегда. Молча указав на хижину, из которой вышел, он проговорил:

– Погоди… Погоди…

Но Таха вбежал туда, за ним вошел Мак-Грегор.

Желтый, завернутый в пестрое, горошком, покрывало, лежал на полу кази, глаза его были закрыты. И тут же, головой к ногам его, лежал Затко в курдских шароварах и куртке и в ковровых шлепанцах на вспухших ступнях.

– Их убили на дороге, – сказал Али, стоя в дверях. – Два вертолета прилетели сюда, высадили ильхановцев, а кази и Затко хотели уйти в джипе, но вертолет догнал и расстрелял сверху…

Таха зажал уши ладонями, чтобы не слышать дальше; Мак-Грегор прислонился к стене. Затем Таха нагнулся, закрыл отцу глаза, прикрыл мертвое лицо французской газетой, взятой на разжиг костров.

– Чьи это были вертолеты? – спросил Мак-Грегор. – Кем присланы?

– Кто знает? – ответил Али. По лицу его текли слезы. – Турецкие могли быть, иранские, американские. Чьи угодно. Какая разница? Ильхановцы убили, вот и все.

Вышли на улицу; в глазах Тахи не было слез, и сухи были глаза Мак-Грегора, ибо смерть предстала им бесповоротно-будничная, словно бы давнишняя.

– Меня не нашли, я лежал в кошаре, задышка схватила, – говорил Али. – Стрельбу я слышал, все кончилось очень быстро, но только когда улетели вертолеты, я узнал, что стряслось.

– А где бойцы Затко? – спросил Таха.

– В горах укрылись. Но ты не ходи к ним теперь, Таха. Я им никому не велел до темноты спускаться. Ильхан хочет перебить всех наших, кого только сможет найти. Но по-моему, кази убить он не хотел. Ильхановцы прошли всю улицу, ища кази, и когда увидели его застреленного в джипе вместе с Затко, то испугались и стали бить себя по голове.

Таха глядел на немые долины, где широко легли опаловые тени от вершин, закрывших собою солнце.

– Знаете, дядя Айвр, что я обнаружил в Европе, – сказал он после долгого молчания. – Обнаружил, что европейцам известен лишь одни вид гнета – ущемление личности. Единственно такие ущемления знают они в своих чистых городах с крашеными стенами и обученными в школе, грамотными детьми, которые если болеют и мрут, то в больничной постели. Для них это комедия, посмешище, – морщась, кивнул он на горы и долины. – И видно, неизбежен какой-то конец здешнему невежеству. Но неужели нужны газы, химикаты, металл, вертолеты? Неужели нужно это все обрушивать на наши головы?

Мак-Грегор тяжело вздохнул в ответ.

– Они побеждают так запросто, – продолжал Таха, – и ничего не оставляют нам. Ни даже больных стариков. Истребляют нас полностью, под корень.

Мак-Грегор взглянул на Али, не возразит ли тот; но Али, привалясь спиной к камням стены, боролся с одышкой, ловил ртом воздух, и Мак-Грегор невольно подумал о том, во главе скольких восстаний стояли хворые старики, обессилевшие от погонь и бед. И у мертвого кази недаром лицо столетнего старца…

– Нужно собрать людей Затко, укрывшихся в горах, – сказал Мак-Грегор.

– Их и не сыщешь теперь, – сказал Таха. – Они все ушли.

– Есть ведь и такие, что остались наверху и ждут.

– Ждут чего? – сказал Таха. – Ничем теперь уже не вытащишь наших напуганных курдов из горных нор. Они ушли и не вернутся, и на этом конец всему общему делу.

– Так идем же, разыщем их, пока не поздно. Нужно их только убедить…

– А чем убеждать? – усмехнулся Таха. – Что у нас тут осталось? Как вы не понимаете, что всему конец. Голова наша лежит отсеченная, а тело убегает со всех ног, и ничем ни вы, ни я не остановим бегства.

– Значит, отдаешь все в добычу ильхану?