Книга третья: Горы и оружие

– Рано или поздно я убью его, – ответил Таха. – Это, пожалуй, все, что еще мне тут осталось.

– Нет, нет! – сказал Мак-Грегор. – Нельзя пускать все насмарку ради глупой и тщетной кровной мести.

– А что еще делать? – воскликнул Таха. – На грузовики напасть с шестью студентами и седьмым Ахмедом-дурачком?

– Выслушай меня, Таха, – сказал Мак-Грегор. – Надо идти в горы, растолковать надо курдам, что произошло и как ильхан подло убил кази и Затко, – и увидишь, они пойдут за тобой, преодолев страх.

– Вам не понять нашей курдской слабости, – возразил Таха. – Курд опечаленный теряет храбрость, а отчаявшийся делается хнычущим младенцем.

– Так не будем хныкать, пойдем за ними в горы.

– Я не хнычу, а просто не хочу себя обманывать. Пусть старый пес берет в добычу горы. Пусть берет оружие. Города и фабрики – вот где решится борьба. Вот где правда.

– Тут в окрестностях и дальше, к Котуру, наберется около сорока селений, два десятка курдских родов, – сказал Мак-Грегор, развернув карту и вглядевшись. – Если не наберем по пути достаточно людей, вот тогда будешь бить отбой. Через час уже стемнеет; попробуем поговорить со здешними, а утром двинемся в путь.

– До Котура мне не дойти… – произнес Али. Они и забыли о нем, сидящем теперь, скрестив ноги, у порога в какой-то ритуальной неподвижности. – Но с сельчанами я потолкую… Однако Таха прав, – обратился он к Мак-Грегору. – Они сейчас напуганы. Но не во всем ты и прав, Таха. Вели напуганному выкашляться, и бывает, что от кашля пропадает страх.

– От кашля и кила бывает – и губит мужчину окончательно, – усмехнулся Таха. – Отменная у нас тут кила получилась.

– Как бы ни было, – сказал Али, с трудом вставая на ноги, – а надо до темноты похоронить убитых. Второй день лежат. Тебе, Таха, как сыну и хранителю тела, надлежит прочесть над ними погребальную молитву.

– Нет, – сказал Таха. – Не стану я теперь творить над отцом похоронный обряд. Раньше я ильхана похороню.

– Но могилу копать надо, – сказал Али. – Нельзя же их бросить без погребения.

Кетменями, найденными у жилья, они выкопали две могилы. Ногами к югу положили в землю кази, и Мак-Грегор, спустясь в яму, повернул лицо его в сторону Мекки. Затем Али, коснувшись руками своих мочек, произнес: «Алла акбар» – и могилу засыпали землей и камнями. В другой яме точно так же погребли Затко. Могил ничем обозначать не стали; Али проговорил и над Затко свое «Бог велик». Но Таха не захотел прочесть ни слова из традиционных такбиров.

Пошли обратно в поселок, поддерживая, почти неся Али, и Мак-Грегор сказал Тахе:

– Ты волен делать потом, что хочешь, но завтра мы направимся к Котуру и по пути заберем с собой всех, кого только сможем. И проведем операцию так, как было намечено.

– Но это глупо, дядя Айвр, – сказал Таха.

– Допустим. Однако лучше упорствовать глупо, чем покорствовать глупо.

– Но бессмысленно ведь. Попусту и зря.

– И тем не менее…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Продолжая так спорить, они прошли с десяток окрестных горных деревень. Мак-Грегор пытался вербовать бойцов, а Таха молча слушал, как Мак-Грегор убеждает оборванных пастухов, стригальщиков и косарей, что дать отпор ильхану – в их кровных интересах.

– Ты прав, – кивали они, – ей-богу, прав.

Но ведь кази погиб, говорили они, и с ним погибла надежда. Разве не видит этого Мак-Грегор? Разве не видит, что повторяется трагедия сорок седьмого года? Что курдское движение опять сокрушено? Что остается лишь начать все по-новому и с самого начала?

– Ничего вы не сможете начать, если ильхан получит это оружие, – возражал Мак-Грегор старику, род и племя которого обитали частью на турецкой, частью на иранской территории. – Чужеземцы вобьют в вас ильхана, как гвоздь.

– Что поделать, – отвечал старик. – Без чужеземцев никогда у нас не обходилось.

– Теперь они вас на сто лет закабалят! – воскликнул Мак-Грегор.

Но, как и большинство других до него, старик только вскинул руки в смятении и со слезами сказал:

– Бог милостив.

Высоко над пастушьей деревушкой, полулежа на холодном горном скате, они ужинали мясом из двухкилограммовой жестянки, купленной у овчара (а тот, скорей всего, стянул ее из армейского грузовика).

– Зря только тратите время, – говорил Таха поеживаясь. – Вы их не проймете английскими парламентскими доводами. Что им эти доводы?

Мак-Грегор встал, чтобы размять окоченевшие ноги.

– А чем их проймешь?

– Ничем.

– Так что же нужно?

– Нужно мне убить ильхана. А затем оставим козопасам эти горы и начнем заново на улицах городов.

– Тем, что убьешь ильхана, ты не остановишь доставку оружия.

– А вы можете ее остановить?

– Вижу, что не могу. Людей Затко и тех не соберешь.

– Так перестаньте топать и садитесь, и я вам докажу, что мне остается одно – убить ильхана.

– Что ж, – сказал Мак-Грегор, садясь на корточки и кутаясь в куртку, – если докажешь, то я – рюкзак за плечи и пойду с тобой.

– Беда в том, что вы все еще нас не понимаете, – сказал Таха, укрывая ему колени куском овчины. – У вас английский парламентарно-джентльменский образ мышления. А здесь требуется глядеть на вещи нашими, а не английскими глазами.