Они направились к реке, осторожно начали спускаться к плато, слыша снизу обрядовое свадебное пение и шум взбухшего от дождей потока, несущегося по камням и расселинам. Все курдские поэты воспевают эти реки – жизненосные сосуды Курдистана.
Еще на спуске их встретили деревенские собаки – головастые, рычащие беспородные псы.
– Терпеть не могу этих ублюдков, – сказал жене Мак-Грегор.
– Иди не останавливаясь, – сказала Кэти. – Когда робеешь, они чувствуют и становятся еще злей.
Она взяла его под руку и храбро повела на собак. Те рычать не перестали, но пропустили людей, и Мак-Грегор отметил, что не только он, но и двое из бунтарей тоже воспользовались защитой Кэти.
– Великий боже! – простонала Кэти, когда сошли на плато. – Они тут хоровод свой полоумный водят и нас тоже затащат в него.
Напев был плачуще сладок; горцы и горянки, встав слитным кругом, касаясь плечами, подавались на два-три шаркающих шажка в одну сторону, затем в другую, круг волнообразно колебался, как пшеница под ветром. Одеты все они были бедно – частью в курдское, частью в европейское, главным же образом в британские, американские, иранские, иракские армейские обноски. Женщины двигались в танце застенчиво, у мужчин был традиционный томно-любовный вид.
– Дурманятся по старинке, – проговорил Таха.
Деревенский хатхода (староста), который, завернувшись в засаленную английскую шинель, сидел среди оборванной детворы, встал и хлопнул в ладоши, и танец остановился. Танцоры стряхнули с себя томность, раздался смех.
– К вам гости, – объявил Таха. – Друзья.
– Милости просим! – зашумели горцы, сердечно хлопая парней по плечам, по спине, повторяя «Добро пожаловать», кивая, пожимая руки, хотя всего полчаса назад виделись с ними. Мак-Грегора и Кэти обступили девушки, щупали одежду, пощипывали руки в знак приязни.
– Таха явно произвел здесь впечатление, – негромко заметила Кэти.
– Ребята они все славные. Но это мало что значит, – возразил Мак-Грегор.
– Но ведь и у китайцев начиналось, должно быть, вот так же, – сказала Кэти.
– Китай густейше населен. А курдские горные селения – разбросанные в горах островки нищеты, крайне уязвимые для врага. Сравнения тут быть не может.
Опять уже выстраивали круг, и девушки тянули Кэти за руку в хоровод. Ее спасло то, что снизу берегом прибежал босоногий мальчуган-курд, прыгая по камням и крича, что к деревне подымаются тропой двое чужеземцев.
Таха взбежал по грубо высеченным ступеням на высокий каменный уступ над рекой, Мак-Грегор последовал за ним, и они увидели сверху, как двое чужаков идут неровной каменистой стежкой вдоль речного русла. Наведя на них взятый у Тахи полевой бинокль, Мак-Грегор долго и пристально вглядывался, и Таха терпеливо ждал – он знал, что Мак-Грегору знакомы многие из иностранцев, наведывающихся в горы.
– Этих я, пожалуй, знаю, – сказал Мак-Грегор.
– А кто они?
– Англичанина зовут Фландерс, а с ним перс, его холоп. – Мак-Грегор хотел сказать «лакей», но в курдском языке нет такого слова.
– Какое у него тут может быть дело?
– Не знаю. Но он состоит при одной из международных организаций помощи голодающим детям. «Чилдрен анлимитед» – так, кажется, ее именуют. Твой отец знает Фландерса. И тетя Кэтрин тоже.
– Дорога ему явно знакома.
– Он не первый год сюда наезжает, излазил эти горы вдоль и поперек, – сказал Мак-Грегор.
– Он что – британский агент?
– Вероятно.
– Так застрелить его, – сказал один из парней.
– Не делайте глупостей, – поспешно сказал Мак-Грегор, зная, что любой из них вполне способен тут же подкрепить слово делом.
Снизу, от реки, донесся голос старого хатходы: он кричал, что знает этого инглизи (англичанина). Инглизи был уже здесь несколько раз, присылал им рис, фасоль, одежду.
– Раз так, мы лучше скроемся на время в горы, в пастушье становье куда-нибудь, – сказал Таха.
Кэти уже поднялась к ним на уступ. Узнав, что инглизи – не кто иной, как Фландерс, она сказала:
– Мне это не слишком нравится. Я с ним летела из Лондона. Вернее, он сел в наш самолет в Женеве. Вдвоем с этим гладиатором-персом. Он определенно что-то здесь вынюхивает.
– Так вы задержите их здесь, – сказал Таха, сходя по ступеням, – а мы тем временем уберемся с глаз долой.
Студенты и крестьяне, а за ними и собаки уже спешили обратно в селение; Мак-Грегор велел одному из мальчишек-подростков сбегать к машине и побыстрей принести рюкзак.
– Для чего тебе? – спросила Кэти.
– Раз Фландерс что-то вынюхивает, то он непременно поинтересуется, чем я здесь занят.
– Он, наверно, и так знает.
– Нет, скорее, до него дошли вести о Тахе и его бунтарях, – сказал Мак-Грегор, стоя на уступе и глядя, как те двое проворно прыгают с камня на камень. Вернулся мальчик с рюкзаком; Мак-Грегор вынул, разложил карты, блокноты, приборы, и Кэти с неприязнью глядела на упрямо-методические действия мужа. Он щурился на фотометрическую схему, всматривался в пустынные холмы горизонта, в нагие, унылые лощины, а на Кэти не обращал внимания.
Поднявшись на скальную площадку, Фландерс не выказал удивления при виде Мак-Грегоров.