– Тогда скажу вам я. Прежде всего никто их в фарсский банк не вкладывал. Деньги были переведены Манафом из цюрихского банка в кипрский банк Фамагусты. Знали вы об этом?
– Нет.
– Мы с Манафом согласились избрать банк Фамагусты в качестве посредника – держателя денег, пока не будут окончательно улажены детали контракта. Вы и об этом ведь не знали?
– Нет.
– Но в декабре, прежде чем успели скрепить соглашение подписью кази, банк Фамагусты был куплен консорциумом трех других банков – иранского, греческого и французского. А иранским банком в этом консорциуме как раз и является фарсский банк. Так что им не составило труда переписать курдский вклад на фарсский банк и заблокировать там. Чистая работа, верно?
– Верно. А кто организатор махинации? – спросил Мак-Грегор.
– Спросите вашего приятеля Мозеля, – ответил голландец.
Взяв Мак-Грегора по-дружески за локоть, англичанин сказал:
– Да пес с ним. Что сделано, то сделано. – И продолжал, крепко сжимая локоть: – Слушайте, Мак-Грегор. Для вас, я вижу, все это немножко китайская грамота и грязная лужа. Так что позвольте уж дать вам полезный совет.
– Я хочу вернуть курдские деньги, – сказал Мак-Грегор. – А больше тут меня ничего не интересует.
– Но эти деньги уже вложены в оружие, – сказал Стронг. – Высвободить их из сделки вы не можете, и глупо было бы пытаться.
– Пожалуй…
– Ну, и теперь вы понимаете, каким единственным путем можете спасти эти деньги? – напирал Стронг.
– Догадываюсь, – проговорил Мак-Грегор, застегивая пальто.
– Догадывайтесь на здоровье, – сказал Стронг. – Без нас вы обойтись не сможете. Теперь-то вам это ясно?
– Более или менее.
– В таком случае вам должно быть понятно, что мы предлагаем самый лучший и самый чистоплотный выход из положения, – заговорил Стронг негромко и задушевно, держа руку Мак-Грегора крепкой хваткой, – Наши грузовые манифесты абсолютно законные, осталось только договориться о доставке груза в ливанский порт. Так что предоставьте нам действовать за вас – иначе вы лишь время потеряете.
– Мне надо подумать, – сказал Мак-Грегор, освобождая локоть.
– Не слишком глубоко задумывайтесь, Мак-Грегор, а то у нас есть и другие желающие, – сказал голландец с грубым смехом.
– Помалкивай, Сили, – прогудел англичанин.
– Где можно будет с вами связаться? – спросил его Мак-Грегор.
– Здесь, – ответил Стронг. – Просто зайдете и скажите Луизе. – Он кивнул на женщину, подававшую им, и тут Мак-Грегор обратил внимание на то, что в кафе все это время не впускали посетителей. Дверь кафе оказалась заперта, и лишь теперь Луиза подошла отодвинуть засов. Уважительно приветливая, она слабо пахла артишоками и уксусом. «Одна компания», – мелькнуло у Мак-Грегора.
– Это кафе – ваше? – спросил он Стронга.
– Домишко – мой…
– А контора у вас наверху?
– Контора у меня, как у Авраама Линкольна, – под шляпой, – ответил Стронг, и странным показалось Мак-Грегору во всем этом только одно: что дверь отперли и его выпустили.
Рано утром, еще лежа в постели, он услышал, как кто-то поднимается по лестнице на верхний этаж, затем оттуда донеслись смеющиеся голоса Эндрю и Сеси.
– Там Эндрю? Я не ослышалась? – проговорила Кэти, садясь в кровати.
– Должно быть, приехал ночным поездом, – сонно ответил Мак-Грегор.
Кэти встала, пошла наверх. Мак-Грегор остался лежать – так блаженно-редкостно было чувство, что вся семья в сборе. Сверху послышался голос Кэти, сердито спорившей с Эндрю, и Мак-Грегор зарылся головой в подушку. Вернувшись в спальню, Кэти сообщила самым своим сухим и бесцветным английским тоном:
– Через месяц у него экзамены за первый курс, а он мне говорит, что приехал в Париж понаблюдать события.
– Не волнуйся, – сказал Мак-Грегор, по-прежнему лежа. – Эндрю ни разу в жизни не проваливал экзамена. И сейчас сдаст все благополучно.
– Он не собирается сдавать, – сказала Кэти, стоя в дверях ванной и обвиняюще глядя на мужа. – И вовсе не хочет учиться там на втором курсе. Так что вставай-ка и покажи, что ты отец.
Мак-Грегор приподнялся, сел на постели.
– Он это всерьез?
– Кто его разберет? – отозвалась Кэти из ванной. – Кто знает, какую дурацкую выходку готовит нам этот светлый ум. – Но тут ее холодно-саркастический тон дал трещину, и Мак-Грегор услышал, как она гневно бормочет: «Господи, до чего ненавижу своевольников».
Мак-Грегор понял, что это пущено в его собственный адрес. Он стал молча бриться, молчала и Кэти в ванне. Но между ними легла уже тень ссоры – ссоры, которой они избежали вчера, когда Кэти вернулась от Мозеля домой после ужина, и Мак-Грегор не стал ее ни о чем спрашивать, и она ни о чем ему не рассказала.
– Когда ты ездил к нему в Оксфорд, говорил тебе Эндрю, что уйдет из Бейлиола? – спросила Кэти одеваясь.
– Не в столь категорической форме.
– Он утверждает, что говорил. Почему ты не сказал мне?
– Я, право же, не думал, что это у него так серьезно.
– Он говорит, что объяснил тебе. Что именно объяснил? – допытывалась Кэти, подойдя к постели.
– Он сделал несколько едких замечаний о Бейлиоле, – сказал Мак-Грегор. – Вот и все, что я помню.