Книга третья: Горы и оружие

Мак-Грегор, прищурясь, смотрел на жену. Ездила она вчера определенно к парикмахеру. Видна искусная рука француза, уложившая красиво подстриженные волосы вокруг миловидного английского лица. Кэти и так красива, ничто в ней и на ней никогда не режет глаза, но теперь она явно стала увлекательной находкой для мастера, и тот придал французскую законченность английским чертам. Кэти оглядела себя в зеркало, немного нахмурясь, словно не совсем довольная тем, что видит. Растрепала слегка волосы, чуть стерла подголубивший веки карандаш. Дернула плечами под упорным взглядом мужа, сказала:

– Придется мне теперь снова привыкать к нормальному внешнему виду.

Мак-Грегор кивнул.

– А ты, я вижу, не одобряешь?

– Ты выглядишь очень красиво.

– Но тебе не нравится.

– Ты теперь другая, – сказал он и вернулся к геологическим бумагам, которые разложил на столе аккуратными стопками.

Но она подошла, присела на край стола и проговорила ласковым голосом, который двадцать три года согревал его, а теперь звучал не часто:

– Пусть не будет между нами распрей относительно детей, какие бы иные передряги нас ни ждали. Прошу тебя, удерживай Эндрю от глупых, слишком самонадеянных поступков.

– Хорошо, – ответил он, точно заключая договор: не допускать распрей в вопросе о детях, какие бы ни ждали передряги.

Он услышал рокот мозелевского «ровера» во дворе. Смотрел, как Кэти уходит, слушал, как она садится в машину, как хлопает дверца, открываются ворота, «ровер» выезжает со двора, ворота затворяются. Затем занялся фотометрическими данными и работал, пока за воротами не продудела повелительно Сеси в своем драндулете. Встав и подойдя к парадным дверям, он глядел, как старик Марэн бежит в шлепанцах отворять ворота.

Сеси привезла с собой Таху; когда они вошли в дом, Мак-Грегор увидел, что на лице у Сеси синяки, на руках – ссадины, а на платье – брызги чьей-то крови. Она поспешила объяснить отцу, что это на них полиция напала на бульваре Сен-Мишель, а они всего лишь наблюдали студенческую демонстрацию протеста против вчерашней полицейской расправы.

– Я просто смотрела, – заверила Сеси.

– Ты, Сеси, меня поражаешь, – сказал Мак-Грегор, снова рассерженный. – Как ты не можешь понять, что если тебя опять арестуют, то выдворят из Франции.

– Ах, но это вздор, – сказала Сеси.

– Нет, не вздор. И притом ведь я велел тебе держаться от демонстраций в стороне.

– Весь левый берег – одна непрерывная демонстрация, – ответила Сеси, – где же прикажешь найти эту тихую сторону?

– Захочешь – найдешь.

Сеси прошла в холл, тетя Джосс ее окликнула:

– Это ты, Сеси, душенька?

– Да, я, – отозвалась Сеси и вошла к тете Джосс со словами: – Посмотри, как меня флики разукрасили…

Таха стоял, усмешливо-спокойно глядел на Мак-Грегора.

– Что бы вы ей ни говорили, на нее не повлияет, – сказал он.

– Так поговори ты с ней.

– Я вот с вами пришел говорить, – улыбнулся Таха.

– Если об этих деньгах, то напрасно трудишься, – предупредил Мак-Грегор.

– О деньгах разговор теперь пустой,- сказал Таха. – Деньги уже у них в руках. Так что придется вам иметь дело с политикой.

– С какой политикой? О чем ты?

Таха пожал плечами.

– Ясно, что сейчас к вам начнут обращаться с политическими предложениями.

Мак-Грегор надел плащ. Казалось, все ушли, оставив старый дом на его попечение, и смирно сидеть тут и ждать становилось непереносимо тягостно.

– Ко мне не обращались и сейчас не будут, – сказал он. – Ситуация осталась прежней.

– А зачем тогда тетя Кэти обедала вчера с Дубасом, сыном ильхана? – спросил Таха.

– С Дубасом?

– О чем они там говорили? – напирал Таха.

– Откуда мне знать? Спроси ее сам, – сказал Мак-Грегор, спускаясь во двор. Он направлялся теперь в отель «Амбассадор» – услышать, что скажет ему американец Кэспиан.

Проводив его до ворот, Таха опять предостерег на прощанье:

– Дело принимает очень грязный оборот, так что будьте осторожны.

– Ладно, буду, – ответил Мак-Грегор. – Что ж мне еще остается?

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

К отелю «Амбассадор» он подошел минут на десять раньше нужного времени и, перейдя бульвар Османна, понаблюдал за французскими рабочими в синих комбинезонах, выгружавшими рулоны газетной бумаги из грузовиков «берлие» в высокие черные окна редакции «Монд». И в грузовиках, и в подъемных устройствах, и в приемах пользования клиньями и рычагами было что-то настолько французское, что Мак-Грегору подумалось, не сводится ли в конечном счете национальный характер к своеобразию трудовых ухваток.