Книга третья: Горы и оружие

Он вошел в старый отель и точно окунулся в былой мир тети Джосс. «Амбассадор» некогда был возведен, чтобы заполнить пространство плотно и надежно; теперь же он, со своими потускнело затканными стенами и золочеными, стиля ампир, стульями и столиками, составленными в изящные кучки и ждущими гостей, зиял янтарно-желтой океанской пустотой. У портье за стойкой – островком в этом пустынном старом море – Мак-Грегор спросил, где найти мистера Кэспиана, и посыльный провел его в ресторан – типичный ресторан первоклассного парижского отеля. Кэспиан расположился там за угловым столиком, как на давнем и привычном своем месте. Он просматривал письма и бумаги, беспорядочной кучей лежавшие на банкетке и на скатерти.

Вид Кэспиана удивил Мак-Грегора. Какая, однако, перемена произошла в американцах. Те американские миссионеры, врачи, геологи, археологи, дипломаты, которых знавал в Иране его отец, были все старообразно-провинциальной внешности – пресвитериане и квакеры. Американцы же, с которыми Мак-Грегор сталкивался в ИННК или в нефтяном консорциуме, выглядели моложавей и унифицированней, словно им теперь с гораздо большим успехом удавалось копировать друг друга.

Но Кэспиан не был похож ни на тех, ни на других.

– Вы все такой же, – сказал Кэспиан, вскинув глаза на Мак-Грегора, и тут же отвел взгляд, заскользил им беспредметно, точно не существовало ничего вокруг, на чем стоило бы задержаться надолго.

– Как поживаете? – сказал Мак-Грегор.

Он помнил довоенного Кэспиана – высокого, худого, насквозь скептического молодого человека с острым носом и насмешливой, колючей, вызывающей повадкой. В Иран Кэспиан приехал в качестве американского учителя на мизерный оклад, что казалось нелепостью, поскольку он был блестящий лингвист, говорил и писал по-персидски, арабски, турецки, знал также большинство европейских языков. После войны Мак-Грегор видел его раза два – Кэспиан преподавал в Тегеранском университете и, чувствовалось, лелеял застарелую обиду на мир, в котором пропадал почти без пользы его интеллект. Профессора и преподаватели, его коллеги, относились к нему столь же насмешливо, как и он к ним, и Мак-Грегору бывало жаль его, хотя и примешивалось сюда чувство, что Кэспиану пальца в рот не клади.

Теперь же это был полнотелый человек в просторном светлом американском костюме, толстощекий, мягкогубый и брюзгливо-добродушно ничему не верящий. Его взгляд блуждал по всему вокруг, ощупывая и отбрасывая безучастно и небрежно. Справясь о Кэти, он слушал Мак-Грегора рассеянно, поерзывая в кресле. Как всегда, Кэспиана не слишком занимали ответы и заданные им вопросы.

– Усаживайтесь, – пригласил он и велел официанту убрать «хламье». Тот стал собирать письма и бумаги, а Кэспиан пояснил Мак-Грегору: – Это чтобы показать туземцам, что нам нечего от них утаивать.

– А и вы не изменились, – сказал Мак-Грегор. – Раздобрели только.

– Раньше я не пил, – Кэспиан метнул быстрый взгляд на Мак-Грегора, как бы без слов угадывая все испытания, промахи, беды и тяготы его жизни. – Вам лет пятьдесят уже, не так ли? – спросил он.

– Пятьдесят два.

– Следовало бы издать закон, что доживший до пятидесяти человек освобождается от всех обуз – и катись куда желаешь.

– Хорошо, если у вас детей нет, – сказал Мак-Грегор.

– На этот грозный риск я не пошел, – сумрачно проговорил Кэспиан. Глубоко перевел дух, как бы отгоняя уныние. – Давайте-ка расправимся с едой, а затем уж и со всеми нерешенными проблемами Курдистана. Бифштекс хотите?

– Хочу.

– О'кей. Мишель! – кивнул Кэспиан официанту, как если бы дальнейших уточнений знающему дело Мишелю не требовалось.

Наклоняясь вперед и скользнув по Мак-Грегору беглым взглядом, Кэспиан спросил:

– Для чего вам было связываться с курдами? Знаете ведь, какой у них свирепый сквознячище в головах. Только и способны что рвать друг другу глотки, как свора псов.

– А вы сами для чего связались? – ответил Мак-Грегор вопросом.

– Я – отнюдь, – возразил Кэспиан. – Я к курдам равнодушен.

– Я полагал, что вы американский эксперт по курдам. Так я слышал.

– Я состою экспертом по всем тамошним – по персам, туркам, арабам, азербайджанцам, армянам, курдам, несторианам, ливанцам и так далее и тому подобное.

– То есть состоите при ЦРУ.

Эти слова вывели Кэспиана из ерзающе-равнодушного состояния.

– Ну зачем вы так? – сказал он непритворно огорченным тоном.

– Мне говорили…

– Ерунду вам говорили. Ради аллаха, не ассоциируйте меня с этими резвунчиками-мясниками, прошу вас!

– Виноват… – произнес Мак-Грегор.

– А сами-то вы чем, однако, занимались – турецкую армию уничтожали? Черт возьми, я бы не прочь поглядеть.

– Не на что было там глядеть, – сказал Мак-Грегор. – И давайте оставим эту тему.

– Но почему же? – сказал Кэспиан. – Не худо и туркам расквасить разок носы, – прорычал он. И на безупречном сулейманско-курманджийском диалекте процитировал курдскую поговорку, гласящую, что разрубленное дерево идет на стройку дома, а человек разрубленный – ни на что не годная падаль, которую только зарыть. – Так стоит ли расстраиваться?