Книга третья: Горы и оружие

– А почему бы и нет? – сказал Сероглу. – Наше ведомство по этим делам было бы, возможно, готово поддержать курдскую республику определенного рода.

– Вот как? Турецкие власти в самом деле стали бы говорить о курдской республике? – наклонясь вперед, переспросил Мак-Грегор недоверчиво.

– Я сказал – возможно. Прояснить нашу позицию непросто.

– Думаю, вам придется прояснить ее весьма существенно, – сказал Мак-Грегор. – Мне что-то плохо верится.

– Мы, возможно, были бы готовы согласиться на некую курдскую автономию в Иране и в Ираке, если бы получили заверение, недвусмысленно гарантирующее, что такая курдская республика откажется от всяких притязаний на турецкую территорию.

Мак-Грегор усмехнулся, взглянув спаниелю в мягкие карие глаза и вспомнив, что спаниель – собака охотничья и умеет мягко взять птицу в зубы и принести несмятую и целую хозяину к ногам.

– Какой же курд согласится бросить на произвол судьбы полтора миллиона собратьев? – сказал он.

– Но давайте будем практичны! – воскликнул Сероглу. – Вам, я знаю, нужны документы, которые передала мне французская Sureté после смерти Манафа.

– И которые принадлежат курдскому Комитету, – подчеркнул Мак-Грегор.

– Вы их получите, – сказал Сероглу. Помедлив, он прибавил: – Получите, если доставите нам от кази твердую гарантию того, что курдские домогательства кончаются у турецких границ.

– Такую гарантию я никогда не смог бы получить, – сказал Мак-Грегор. – Я не стал бы даже и заговаривать с кази об этом.

– Так что же вы предлагаете? – горячо сказал Сероглу. – Какое видите решение?

– Я могу предложить лишь одно: чтобы вы вернули документы, – ответил Мак-Грегор.

– Но мы не можем допустить, чтобы то, что происходит сейчас, затянулось надолго. Говорю же вам, что иностранцы – американцы, французы и англичане – бог знает что там у курдов натворят.

– Там и сейчас творится бог знает что.

– Но теперь, при такой заинтересованности всех этих господ, заварится каша еще скверней.

– Это верно, – согласился Мак-Грегор.

– Поэтому нам с вами надо работать вместе, – убеждал Сероглу. – Мы могли бы уладить вопрос раз и навсегда.

– Если вы, полковник, отдадите документы, – сделал Мак-Грегор контрпредложение, – то я уговорю кази встретиться с любым вашим посланцем и обсудить турецкие проблемы.

– Я не это имел в виду.

Просунув голову в дверь, девочка спросила, не нужно ли принести еще горячего кофе. Ее французская речь звучала тоненько и капризно-певуче, как обычно звучит говор французской детворы.

– Уходи пока, не мешай нам, cherie, – сказал Сероглу.

– Что же имели вы в виду? – спросил Мак-Грегор, когда девочка ушла.

– Мы не можем обсуждать с кази турецкие проблемы. Об этом не может быть и речи.

– Тогда о чем же вести речь? – спросил Мак-Грегор.

– Речь можно вести о всем районе в целом.

– Не упоминая о ваших курдах?

– Отчего же. Но не заостряя вопроса. И если вы на это согласитесь, то мы поможем вам в отношении документов.

Ведь за вами следят все, мистер Мак-Грегор. Следят ваши курдские соперники. Следят иностранцы. Все глаза нацелены на вас, потому что именно от вас будет зависеть многое.

– Да нет, просто всем известно, зачем я здесь, – отмахнулся Мак-Грегор.

– Ах… – Сероглу сложил ладони молитвенным жестом. – Рано или поздно кто-нибудь захочет вас убить, – горестно произнес он. – Вам надо помнить о семье, о детях.

Мак-Грегор встал, не желая и вдумываться, угроза ли это или просто заговорил в Сероглу семьянин.

– Начни только об этом тревожиться – и станешь невротиком, – шутливым тоном сказал он у парадной двери, глядя, как девочка, дочь Сероглу, отворяет ее.

– Прошу вас, подумайте о детях ваших, – сказал Сероглу, расширяя умоляюще глаза.

– Моим детям ничто не угрожает, – ответил Мак-Грегор. – Им грозит не большая опасность, чем вам, полковник Сероглу, – прибавил он, надеясь, что слова прозвучали достаточно внушительно.

Пожимая руку щуплотелому турку, видя его удрученный взгляд, Мак-Грегор почти поверил, что устами Сероглу говорит лишь семьянин, пекущийся о благополучии детей. Однако стоило Мак-Грегору выйти на улицу, и Сероглу обратился еще в один голос войны и политики, и Мак-Грегор отдал себе отчет, что турок в защите своих интересов столь же опасен, как курды в защите своих.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Мак-Грегор столько уже наслушался о грозящих провокациях и опасностях, что, когда наконец действительно что-то произошло, это оказалось для него неожиданностью.

К ленчу приехал на такси Эссекс; он не вышел из машины за воротами, а велел шоферу въехать во двор.

– Необычайнейшее зрелище, – сказал Эссекс Мак-Грегору, – башибузуки у ворот парижского особняка.

Мак-Грегор вышел взглянуть – улица оказалась пуста.

– Ушли, должно быть, – сказал Эссекс.

Но минут через десять в столовую, пыхтя, явился Марэн с разбитой бутылкой в руке и доложил, что за воротами дерутся. Мак-Грегор побежал к воротам, отодвинул щеколду, вышел. Там, разделенные мостовой, стояли две кучки черноволосых, плохо одетых людей, перебрасываясь злобными курдскими словами. Всего их было человек восемь. Улочка была усеяна битым стеклом.