Книга третья: Горы и оружие

– Не вижу такого способа. А я бы тут принял меры, чтобы груз тем временем не покидал пределов Франции. Если вы отправитесь туда… – Кюмон взглянул на Мак-Грегора, который ни словом, ни кивком не выражал согласия, – …то должны будете вернуться к тридцать первому мая, поскольку после этой даты я не могу уже ничего сделать.

– Времени осталось маловато.

– Мы можем вас отправить авиарейсом в Тегеран завтра в пять утра, если вы успеете собраться.

– В данный момент мне уехать непросто.

– Понимаю вас, – сказал Кюмон.

– Я подумаю и, решив, позвоню.

– Если решите ехать, то и звонить не надо, – сказал Кюмон. – В Орли вас будет ждать билет на лайнер «Эр Франс».

Обменялись рукопожатием, и Кюмон возвратил комитетские документы, так и не прочтя их.

– Еще об одном должен упомянуть, – сказал он. – О неких курдских юношах в Париже, замышляющих взорвать марсельские вагоны с грузом. Полагаю, вам это известно.

– Известно.

– Если вам знаком кто-либо из этих безголовых юнцов, то прошу предостеречь их. Мы не потерпим такого безобразия во Франции.

Выходя уже, Мак-Грегор снова спросил Кюмона, как удалось получить для Шрамма визу в Иран, в курдские районы.

– Шрамм поехал в качестве корреспондента одной из наших популярных газет, – улыбнулся Кюмон.

– И иранцы впустили его?

– У нас есть и другие каналы влияния – сейчас, после визита нашего премьер-министра.

– Теперь понятней, -сказал Мак-Грегор.

– Как бы ни было, Шрамм вам обрадуется. Его пленяет вся эта средневековая niaiserie (нелепость (франц.)). Притом он восхищается вами. Так что вы с ним в Курдистане составите любопытный дуэт. Но, прошу вас, будьте осторожны. Не забывайте о вашей прелестной жене и юных детях.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Когда он сказал Сеси, что хочет съездить в Иран на неделю или на две, она тут же возразила:

– А что скажет мама?

– Она поймет, – сказал Мак-Грегор. – Есть веские причины.

– Ты не слишком на это полагайся, – предостерегла Сеси. – Женщин трудно убедить мужскими вескими причинами.

И Мак-Грегор знал, что Сеси права. В два часа дня позвонила из Лондона Кэти и сказала, что доктор Тэплоу не нашел у нее ничего, кроме мышечного утомления. Мак-Грегор обрадовался. Но заговаривать о своей поездке не стал. Он понимал, что спокойного обсуждения дела у них не получится, надежды на это уже никакой, а ставить Кэти перед fait accompli (совершившимся фактом (франц.)) тоже не хотел.

– Да, вот что, – послышалось в трубке. – Тебе сегодня вечером предстоит пойти в «Опера комик» с Жизи Марго.

– С кем?

– С сестрой Ги Мозеля. Не притворяйся – ты ее отлично помнишь.

– Да-да. Помню.

– Я давно уже приняла приглашение, а потом забыла предупредить, что не смогу из-за отъезда. Я звонила ей сейчас, Жизи сказала, что не беда. Муж ее в отъезде тоже, и она с тобой вдвоем пойдет.

– Это так уж необходимо?

– Да, необходимо. А что, разве ты занят?

– Нет.

– Вот и выполни это, пожалуйста.

Не желая спорить из-за такой маловажной уже сейчас вещи, он спросил, где надо будет ему встретиться с Жизи.

– Заезжай домой к ней в шесть – на коктейль.

Голос Кэти звучал не сердито. Самочувствие ее улучшилось. Но Мак-Грегор знал, что между ними теперь – непрекращающееся состояние сдержанных умолчаний. Он вышел из дому и стал бродить по воскресным улицам, решая, как быть с поездкой в Курдистан. Но воскресный Париж ничего ему не подсказал. Так и не приняв решения, он вернулся домой переодеться: приближалось время ехать за Жизи Марго, везти ее в театр.

Он кончал одеваться, когда Эндрю крикнул из холла, что пришел мегрикский курд Дубас и хочет его видеть. Мак-Грегор надел пиджак, спустился вниз.

– Дорогой друг! Вот я и в Париже, – объявил Дубас на безупречном французском, по-мальчишечьи щеголяя утонченностью манер. При нем не было сейчас хлыста, и он стоял в холле с видом молодого парижанина, подкатившего к подъезду в спортивном дорогом «ягуаре».

Мак-Грегор провел его в «утреннюю» комнату, и там Дубае, справившись о здоровье мадам Кэти, принялся произносить учтиво-примирительные фразы, а Мак-Грегор ждал, когда он перейдет к делу.

– Взгляните-ка, что я привез, – сказал Дубас. И показал Мак-Грегору удостоверение, выданное Комитетом. Мак-Грегор очень внимательно прочел текст, вгляделся в шесть подписей под печатью Комитета. Среди них не было подписи ни кази, ни Али.

– Кази нездоров. Ранен, – пояснил Дубас. – Поэтому он не смог подписать. Я послан, чтобы снять с вас неприятную обязанность по розыску курдских денег. Вот, прочтите.

Он подал Мак-Грегору другой документ, написанный красными чернилами и адресованный иранскому отделу французского министерства иностранных дел. Выспренне-литературным стилем имама или мусульманского ученого в нем уведомлялось, что все предыдущие доверенности и мандаты, выданные курдским Комитетом, теряют силу.

– Для меня все это не имеет веса, – сказал Мак-Грегор, возвращая Дубасу оба документа.

– Для вас – нет. Но для французов имеет, – сказал Дубае.

– Я не собираюсь принимать к сведению эти бумаги, – сказал Мак-Грегор. – И французы их не примут, поскольку без подписи кази они ровно ничего не стоят. Вы сами это понимаете.