Книга третья: Горы и оружие

Давали «Вертера» – оперу на гётевский трагический сюжет. Жизи сидела рядом молча, как бы наглухо уйдя чувствами в эту повесть о сугубо немецком супружестве Альберта и Шарлотты и о сумасброде Вертере. «Laissez couler mes larmes» (пусть льются мои слезы (франц.)), – запела Шарлотта с французскими придыханиями. Жизи сказала шепотом: «Ненавижу. Мне больно». И к удивлению Мак-Грегора, смахнула с ресниц две крупные слезы, пока они не скатились и не испортили ей косметику.

Весь обратный путь она молчала, и Мак-Грегор ощущал теперь подспудную загадку этой женщины, так отчаянно рвущейся к живому контакту сквозь барьер лица. Только занявшись варкой кофе среди стекла и блеска своей кухни, Жизи опять заговорила.

– Мещанский брак Шарлотты был просто глуп и нелеп, – сказала она, словно в пояснение того, почему плакала над немецкой любовной историей, положенной на французскую музыку. – И я уверена, именно это и хотел Гёте выразить.

– При чтении «Вертера» мне казалось, что Гёте нападает на романтическую любовь, а не на брак, – попробовал возразить Мак-Грегор.

– Ну что вы, – сказала Жизи. – Ведь немцы, и даже Гёте, всегда и неисправимо сентиментальны во взглядах на любовь.

– Возможно, я и ошибаюсь, – сказал Мак-Грегор. – Но вообще-то доброе супружество было Гёте по душе, любовь же он не слишком высоко ставил.

Он сел за стерильно-чистый стол, подумав при этом, что предельная чистоплотность – видимо, исконная черта мозелевского воспитания. Он глядел, как Жизи – в своем платье от Живанши – аккуратно и опрятно выполняет работу прислуги: мелет кофе, наливает стеклянный кофейник, вытирает, ставит, зажигает газ. Она была так поглощена делом, что, казалось, забыла о госте.

– Уж не знаю, как Гёте смотрел на любовь, – сказала она наконец. – Но знаю, что именно брак-то и глупость. Я вышла замуж в двадцать лет, по любви. Но мужчины французы ласкают так противно. Я это ненавижу. Иногда похоть способна преобразиться в любовь. Тогда все становится хорошо и длится не кончаясь. Но если одна похоть, тогда возникает ненависть. И во мне она возникла. Вся эта моя поверхность… – провела Жизи руками вниз по телу. – А что в душе, никто того не знает, даже муж. Я нормальна. У меня хорошая французская surface (внешность (франц.)). Правда ведь? – Жизи ждала. Требовала ответа.

– Правда, – сказал Мак-Грегор.

– Я пыталась любить мужа тихой любовью, а он убивал меня своей похотью. Пусть творит это с другими, не со мной.

Она села напротив Мак-Грегора, и он почувствовал, что ему уже больше не трудно смотреть на нее, вглядываться, слушать. Красавица Жизи, такая вожделенная, вовсе не хотела будить вожделение, и Мак-Грегору стало легко с ней. Но чего же она хочет?

– Говорят, у англичан в браке все по-другому, – продолжала она, наливая ему кофе по-женски ловко и заботливо. – Вот я и не понимаю вас с Кэти. Разве вы живете не душа в душу? Отвечайте же!

– Брак – на всех языках слово казусное, – усмехнулся он.

– Не надо так. Я думаю, любить вас означало бы любовь простую, без всех тех несносных пыток. Захоти лишь вы, я стала бы влюбляться в вас очень неспешно. Очень тихо. Никто бы не знал, даже Кэти.

Жизи глядела на Мак-Грегора, точно взывая отчаянно к его пониманию, к его собственной тоске по живому контакту. Она не предлагала ничего порочного, дурного, не толкала ко лжи. «Да, прав был Мозель, говоря, что Жизи страстно рвется сквозь барьер», – подумалось Мак-Грегору.

– Вас мои слова шокируют? – тревожно спросила Жизи.

– Осторожней. Обожжетесь, – указал Мак-Грегор на кипящий кофейник. Локоть Жизи оказался под струей пара. Она убрала руку. Вернулась к столу, подсела опять, вытирая локоть и не сводя глаз с Мак-Грегора.

– Вам непонятны мои жалобы на ту любовь? – спросила она.

Он покачал головой.

– Да, вам не понять, как это исковеркало меня молодую. Убило прямо. Я ведь думала тогда, что та любовь нормальна. Убило… – повторила она. – Но теперь я столько думала о вас. Наблюдала вас так пристально. И решила, что если мы сблизимся когда-нибудь, то ничего мертвящего уже не будет. А вам не кажется – не веет на вас жизнью?

– Слишком поздно мне, Жизи, – ответил он с легкой улыбкой, отказываясь отнестись к ее словам серьезно.

– Из-за Кэти поздно?

– Да.

Яркие глаза Жизи поматовели.

– Но она и знать не будет. Да и зачем ей знать? Я не причиню ей боли. И вы тоже. Мы никому не причиним зла. Я только ждала. Я не о любви, – вздернула она плечами. – Я о том чудесном чувстве, которое во мне теперь. Я ждала его так долго, и наконец теперь оно во мне… Одну минуту, – проговорила Жизи.

Она встала, подошла к сверкающей сталью раковине. Открыла краны, нагнула голову, принялась тереть лицо кухонным мылом. Мак-Грегор глядел, как косметический покров солнечной струей стекает в раковину. Жизи сняла висевшее сбоку полотенце и вернулась к столу, жестко вытирая лицо.

– Никогда больше не стану мазаться, – сказала она. – Ну, лучше так?