Книга третья: Горы и оружие

– Итак, ты намерен и дальше упорно вести ту же линию, не считаясь ни с чем? – сказала Кэти.

– Разумеется.

Ему хотелось спросить, чем занята была она эти десять дней. Но он промолчал, сознавая, что готов принять все, почти все на свете, даже Ги Мозеля, лишь бы Кэти сохраняла спокойствие и здравомыслие, пока он не выполнит порученного дела.

– Спать иду, – сказала Кэти.

– Я подожду Эндрю, – сказал он и остался в столовой; он был так измотан, что уснул, сидя в старом кожаном кресле.

Через полчаса его, мягко потормошив, разбудил Эндрю:

– Ты бы лег в постель.

– Я тебя ждал: хотел услышать, что тут происходит, – сказал Мак-Грегор, вставая.

– В данный момент происходят, видимо, две вещи одновременно и порознь, – сказал Эндрю. – Что касается студентов – происходит фантастическая революция; что же касается профсоюзов и всех прочих – всеобщая забастовка.

– А разве это не две составные части одного и того же?

– Внешне как будто составные, и так все это и трактуют. Но, по сути дела, они совершенно раздельны.

– И что же последует дальше? – спросил Мак-Грегор, гася свет.

– Понятия не имею. Да и никто не знает… Кстати, говорила тебе мама? Мы прочли в «Монд», что в кази опять стреляли. Как раз когда ты был там в горах.

– Нет, мама не говорила.

– Она места себе не находила от тревоги.

Они стояли на лестничной площадке и переговаривались вполголоса. Вспомнив, что Эндрю вернулся сейчас от Жизи Марго, Мак-Грегор спросил сына, как она там поживает.

– Весь вечер просидела в кухне, – ответил Эндрю. – Прислугу всю отпустила, и мы до ночи проговорили об Иране, курдах и о тебе. Из всего населения Франции, наверное, у нас одних разговор шел не о положении в стране. Я подумал, она не ложится из-за разбитых окон. Стал убеждать ее не тревожиться, идти спать. А она в ответ сказала, что ей безразлично, пусть хоть весь дом разбивают. Тут мама позвонила, спросила, не страшно ли ей будет без меня. Жизи ответила, что нет. Встала, свела меня вниз и отослала домой.

– Она была нагримирована?

– Нет. По-моему, нет. А что?

– Так, ничего, – сказал Мак-Грегор и ушел в спальню.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Утром его поразил вид Парижа. Париж напоминал осажденный город военной поры. Магазины заперты, автобусы не ходят, метро не работает, и у входов в метро, у почтовых отделений, в воротах, в подъездах, даже на немытых ступенях магазина «Сто тысяч сорочек» стоят пикеты. Красные флаги развешаны на балконах, домах, на деревьях, свисают на автостоянках со штанг, согнутых, как сломанные лилии.

Бульварами и безмолвными набережными Мак-Грегор дошел до министерства внутренних дел. Предварительно он позвонил туда, и хотя не дозвонился до Кюмона, но был тем не менее приглашен явиться. И у въезда и во дворе расставлены были солдаты-автоматчики; Мак-Грегор смог пройти в здание, лишь предъявив свой паспорт. Там его провели не наверх, в кабинет Кюмона, а в затхлую канцелярскую комнатку, в каких сидят и дожидаются просители во всех французских министерствах.

– Присаживайтесь, – сказал француз за канцелярским столом, взглянув на Мак-Грегора и усиленно опять залистав бумаги. – Мосье Кюмона нет, мосье Кюмон отсутствует. Быть может, помочь вам смогу я. Моя фамилия – Форэ.

– Дело со мной ведет мосье Кюмон, – сказал Мак-Грегор. – Скоро ли он будет?

– Затрудняюсь вам сказать. Но у меня здесь вся информация, – коснулся француз пальцами папки. – Я в курсе вашего с ним дела.

Мак-Грегор бросил взгляд на папку, сказал:

– Не думаю, чтобы я мог обсуждать вопрос с кем-нибудь, кроме мосье Кюмона.

– Уверяю вас, – сказал француз, – что я вполне компетентен и в курсе вашего дела, связанного с Курдистаном. Оно все здесь, – постучал Форэ по папке, и Мак-Грегор подумал, что в вопросе постукивания пальцами господин Форэ, бесспорно, компетентен.

– Дело весьма сложное. Обсудить его я могу лишь с самим мосье Кюмоном, – сказал Мак-Грегор. Он тотчас разгадал эту канцелярскую уловку. Он вспомнил, как двадцать три года назад наставлял его лорд Эссекс: «Если какой-либо дурак из министерства захочет умалить ваше значение, переадресовав вас подчиненному, то не обсуждайте дела – тут же откланивайтесь».

– Это неосуществимо теперь, – сказал Форэ.

Мак-Грегор встал.

– В таком случае говорить больше не о чем.

Форэ раскрыл папку, чтобы удержать Мак-Грегора.

– Мне поручено… – начал Форэ.

Но Мак-Грегор прервал его:

– Нет. Au revoir, мосье Форэ.

– Минуточку. – Встав из-за своего стола, Форэ поспешил к Мак-Грегору. – К сожалению, мосье Кюмона нет сейчас. Я собирался информировать вас, собственно, о том, что он, возможно, и вовсе не сможет увидеться с вами.

– Я был бы крайне огорчен подобной информацией, – взвешивая слова, отвечал Мак-Грегор. – Вот все, что я могу сказать.

– Но минуточку, – не отставал Форэ. – Вы ведь понимаете, мосье Мак-Грегор, что в настоящий момент во Франции все, так сказать, набекрень.

– Понимаю.

– Всех нас теперь обременяют другие трудные проблемы.

Через несколько дней, когда эта сумятица придет к своему разрешению…

– Тогда, возможно, будет уже поздно, – возразил Мак-Грегор. – Мосье Кюмон сам указал предельный срок. Конец месяца.