Книготорговец из Флоренции

Однако вовсе не об Аристотеле писал Веспасиано в недели и месяцы после ухода на покой. Он принялся за сочинение на актуальную тему Отранто и того, что считал упадком Италии. «Плач по Италии по случаю захвата Отранто турками» – мрачное и гневное обличение итальянцев, погрязших в грехах, в том числе в ростовщичестве и содомии. Мор, война, беспорядки и турецкое нападение на Отранто – все это кары мстительного Бога нераскаянным людям. Призывая народ исправиться, Веспасиано цитирует ветхозаветных пророков Иеремию и Иезекииля, находя параллели между разрушением Иерусалима и горестной судьбой итальянских городов, в первую очередь Отранто. На состояние мира он смотрит с глубоким пессимизмом. «Никто больше не говорит правды, – пишет он. – Повсюду ложь, обман, хитрость, воровство, содомия, гнусность без страха Божия и заботы о мире. О несчастные христиане, хуже зверей, куда вы идете?»[820]

Эти горькие размышления помогают лучше понять, почему Веспасиано отказался от лавки. Всю жизнь он распространял мудрость классической литературы, учащую, как стать истинным гражданином и построить лучшее общество, – «жить достойно и честно», по выражению Франческо Барбаро. В 1417-м Барбаро писал Поджо, что найденные им труды древних мудрецов, таких как Квинтилиан и Цицерон, «принесут человечеству больше пользы». Веспасиано сыграл в этом проекте важнейшую роль, донес слова мудрецов до ученых и государей по всей Европе, от Англии до Венгрии. «Все зло рождается от невежества, – когда-то написал он. – Однако литераторы озарили мир, прогоняя тьму»[821].

К концу 1470-х, если не раньше, Веспасиано утратил веру в способность классики озарить мир, прогнать тьму и реформировать общество. Чума, войны, Заговор Пацци, а главное, неостановимое наступление турок – все это заставляло усомниться в исправлении общества посредством разума, или того, что он в «Плаче по Италии» назвал ошибочной приверженностью senno umano – человеческой мудрости. Избавить Италию от бед могут другие книги – Священное Писание. В «Плаче по Италии» Веспасиано отрекается от светской культуры пятнадцатого столетия, которую мы привыкли связывать с итальянским Возрождением и для которой он сам так много сделал своими манускриптами.

Текст начинается цитатой из Иеремии (9: 1): «О, кто даст голове моей воду и глазам моим – источник слез! я плакал бы день и ночь о пораженных дщери народа моего». Затем Веспасиано разбирает одну из своих любимых тем: внезапное и сокрушительное падение тех, кто вознесся на вершину власти и славы. Это он считает Божьей карой за их беззакония, которые подробно расписывает. Веспасиано приводит цитату якобы из пророка Иеремии: «Abundantia panis et superfluitas vitae destruxerunt Jerusalem». (На самом деле это, видимо, аллюзия на Книгу Иезекииля, 16: 49, где говорится, что Содом сгубили «пресыщение и праздность».) От пресыщения (в латинском тексте – «изобилия хлеба») проистекает гордость, а затем и Божий гнев, и, следовательно, «многие войны, болезни и бедствия; и все же мы не знаем, не желаем понять, что все это из-за наших грехов. Посему мы не хотим меняться и не выказываем ни малейшего раскаяния. Вместо этого, слепые и помраченные, мы обращаемся к роскоши и всяческому безумию».

Флорентийцы с их изобилием и богатством были особенно виновны в наслаждении материальными благами – теми самыми «приятностями», которые Джаноццо Манетти восхвалял в трактате «О достоинстве и превосходстве человека». Хуже того, многие эти блага были получены через грех ростовщичества. Веспасиано напоминал про заповедь Mutuum date, nihil inde sperantes («Взаймы давайте, не ожидая ничего»), которую флорентийцы «неверующие и неблагочестивые» предпочитали не замечать. «О город Флоренция, – скорбел он, – полная ростовщичества и неправедного богатства, из-за которого вы губите друг друга».

Этот текст с его плачем о нечестии и необходимости покаяния нельзя назвать новаторским. В числе манускриптов в Антелле у Веспасиано было собрание проповедей Бернардина Сиенского (что примечательно, с многочисленными пометками самого Веспасиано на полях). Причисленный к лику святых в 1450-м, всего через шесть лет после смерти, францисканский монах Бернардин странствовал по Италии, в пламенных речах обличая порок и призывая к добродетели. «Он озарил весь мир, – написал Веспасиано, – который в то время был слеп, помрачен и больше не ведал Бога»[822]. По малолетству Веспасиано не мог видеть легендарный костер на флорентийской Пьяцца Санта-Кроче в апреле 1424-го, когда Бернардин более чем за семьдесят лет до знаменитых костров Джироламо Савонаролы жег парики и другие предметы роскоши. Однако он встречался с монахом по меньшей мере один раз, когда Бернардин пришел в лавку спорить с великим Манетти. «Ни в ком, – написал позже Веспасиано, – не сочеталось столько талантов»[823].