Книготорговец из Флоренции

Возможно, так же сознательно он остановил выбор на Сан-Якопо ди Риполи, где доминиканский монах руководил типографией, в которой работали монахини. Колофон, гласивший, что книга создана в священной доминиканской обители, должен был успокоить тех, кто, подобно Георгию Трапезундскому, подозревал Платона в «гнусном нечестии». Так или иначе, Фичино считал монастырь подходящим местом для явления мессии «священной религии».

Поначалу Фичино ликовал, что издание завершено, однако, внимательнее изучив книги, огорчился. В письме другу он восхвалял «рачение и щедрость Филиппо Валори», но оплакивал «далекую от аккуратности» печать. Несмотря на участие корректора, Платон вышел в свет «неприглядным». Во всех ошибках Фичино винил «небрежность печатников или, вернее, опечатников». Он счел нужным добавить в книгу длинный список поправок. Однако Фичино признавал, что ничего другого ждать не приходилось. Он сравнивал Платона с узником, который выходит из темницы «изможденным и грязным». Теперь, после стольких веков в темноте, Платон наконец «восстал из мертвых»[891].

В следующие десятилетия и века «Великое Соединение» Фичино принесло впечатляющие плоды. Историки Джеймс Хэнкинс и Ада Палмер утверждают, что «главнейшим достижением» научной мысли пятнадцатого века «стало новое открытие Платоновского корпуса и его перевод на латынь»[892]. Оно растянулось на десятилетия и включало приезд во Флоренцию мудрецов с Востока, таких как Мануил Хрисолор, Георгий Гемист Плифон и кардинал Виссарион, поддержку Козимо Медичи, ученые труды Леонардо Бруни, кардинала Виссариона и Марсилио Фичино. Последней в дело вступает типография Риполи – волшебный фонарь, из которого миру воссиял пробудившийся гений Платона.

Публикация типографией Риполи 1025 экземпляров Фичинова перевода Платона знаменует, согласно Паулю Оскару Кристеллеру, «крупное событие в истории… западной мысли»[893]. Волны платонического возрождения выплеснулись из Флоренции в Европу и полностью затопили ее интеллектуальный ландшафт. В следующие полтысячелетия Платон царил в европейской философии настолько безраздельно, что в 1927 году британский математик и философ А. Н. Уайтхед на лекции в Эдинбурге объявил: «Самым безопасным обобщением европейской философской традиции будет сказать, что вся она представляет собой примечания к Платону»[894].

Платон проник далеко за пределы университетских кафедр, где в клубах табачного дыма попыхивали трубками философы. Его идеи сформировали бесчисленные интеллектуальные и культурные тренды: представления о любви, об оккультном и магическом, об искусстве и подражании, о творчестве как божественном исступлении «поэта-безумца». Его теории об устройстве космоса повлияли на таких пионеров научной революции, как Иоганн Кеплер (который определил число планет и их расстояние от Солнца, опираясь на описанные в «Тимее» платоновские тела) и Галилей (который приписывал Платону учение об общем происхождении планет). Есть мнение, что его взгляды на душу предвосхищают понимание психики Зигмундом Фрейдом, а Ницше в «Рождении трагедии» утверждает, что платоновские диалоги дали последующим векам образец новой формы искусства – романа.

Даже трудно вообразить, чего бы на всем свете нельзя было приписать мудрецу Платону. Его тексты сыграли решающую роль в том, что назвали «построением современности»[895], включая идеи о власти, гендере и человеческом «я». В нем видели протокоммуниста и протофашиста, вдохновителя квантовой механики, а также защитника и противника женского равноправия. Сократ из «Апологии», который, идя на смерть, бесстрашно обличает невежество и обвиняет судей в том, что они заботятся о деньгах и почестях, а о «разумности, об истине» не помышляют[896], стал образцом человека, говорящего правду сильным мира сего.

Много веков европейцы читали Платона в переводах Фичино, которые за один только шестнадцатый век переиздавались двадцать четыре раза[897]. В итоге куда больше ученых познакомились с Платоном через издание Риполи, чем через оригинальный греческий текст (он был впервые напечатан в 1513-м). А когда Платона стали наконец перекладывать на народные языки, такие как итальянский и французский, то переводчики пользовались латинской версией Фичино, а не оригинальной греческой. Экземпляры Фичиновых переводов были у Бена Джонсона, Джона Мильтона и Сэмюэля Тэйлора Кольриджа в Англии, у Жан-Жака Руссо и Жана Расина во Франции, у епископа Беркли в Ирландии, у Баруха Спинозы в Нидерландах, у Готфрида Вильгельма Лейбница в Германии[898]. Издание Риполи 1484-го имелось к 1735-му в Гарварде, к 1742-му – в Йеле и даже к 1623-му – в Китае[899]. Более ста двадцати экземпляров сохранились до двадцать первого века – тридцать шесть в Италии, остальные рассеяны по всему миру, от Мальты, Словакии, Швеции до библиотек Калифорнии, Канзаса, Орегона и отдела редких книг Библиотеки Конгресса.