Книготорговец из Флоренции

В 1454-м Перотти сделал Веспасиано еще один сложный заказ: манускрипт для папы римского. Николай V хотел приобрести для Ватиканской библиотеки новый, более совершенный перевод «Илиады» и «Одиссеи». Перевод Гомеровых творений на латынь и впрямь был большим заказом – в «Одиссее» около двадцати тысяч строк, в «Илиаде» – почти пятнадцать тысяч.

Традиция приписывает авторство двух этих великих поэм жившему в восьмом веке слепому поэту по имени Гомер. Достоверных сведений о нем очень мало[352]. Император Адриан, правивший с 117 по 138 год н. э., как-то спросил дельфийскую пифию о Гомере, однако она не много смогла сообщить, помимо факта (оспариваемого другими источниками), что Гомер родился на острове Итака. Различные древние авторы начиная с шестого века смело приводили убедительные и достоверные биографические подробности: например, что мать Гомера была нимфой, а отец – богом реки Мелет (Мелес) в Смирне, отчего он и получил при рождении имя Мелесиген. В юности будущий рапсод был мореходом, но во время стоянки на Итаке заболел глазами и вынужден был оставить морские странствия. Он ослеп – самый знаменитый его биографический атрибут, – зато услышал от местных жителей историю Одиссея. Тяготы и лишения преследовали его, покуда сапожник в Неонтейхе, в тридцати милях к северу от Смирны, не сжалился над слепым бродягой. Мелесиген начал зарабатывать на жизнь тем, что исполнял поэмы и гимны богам, сперва в лавке сапожника, а затем, когда слушателей стало больше, под тополем (знаменитая достопримечательность Неонтейха в древние времена). По эолийскому слову ὁ μῆ ὁρῶν, «незрячий», его прозвали Гомером.

Гомер скитался из города в город, с острова на остров, декламируя свои поэмы. Слава сказителя была такова, что его одаривали дорогими подарками, ставили ему бронзовые статуи и приносили им жертвы. Умер он в глубокой старости. Пифия некогда предрекла ему смерть на острове Иос и сказала остерегаться загадок, которые загадывают мальчики. По пути на музыкальное празднество в Фивах Гомер сошел на берег Иоса и спросил мальчишек-рыбаков про улов. Те ответили: «Все, что поймали, мы выбросили, а что не поймали, уносим с собой». Не сумев разгадать загадку (мальчишки ловили на себе вшей), Гомер вдруг вспомнил пророчество, поскользнулся на глине и умер. У него заранее была готова для себя эпитафия:

Здесь под землею священной главой почивает
славных героев певец, Гомер богоравный[353]

.

То, что поэмы Гомера прожили более двух тысячелетий, трудно назвать иначе чем чудом. Многие другие героические поэмы той же эпохи – о плавании аргонавтов, о подвигах Геракла и Тесея – либо полностью утрачены, либо сохранились лишь во фрагментах и комментариях. Некоторые предполагают, что, подобно этим творениям, «Илиада» и «Одиссея» составляли часть живой устной традиции – их исполняли певцы, изначально сам Гомер, пока в какой-то момент (возможно, еще при жизни Гомера) их не увековечили в более постоянной форме. Это случилось, когда в Грецию пришло письменное слово – событие, которое исследователь того периода назвал «ударом грома в человеческой истории»[354]. Из века в век поэмы переходили сперва на папирусе (самые древние сохранившиеся списки датируются третьим веком до н. э.), затем в пергаментных кодексах, включая тот, что принадлежал Петрарке, и другой, привезенный из Константинополя Джованни Ауриспой. Лучший из сохранившихся манускриптов «Илиады» – кодекс десятого века, известный как «Venetus A», – на каком-то этапе оказался в библиотеке кардинала Виссариона.

Мудрецы пятнадцатого века не сомневались в величии Гомера. Они читали у Квинтилиана: «Гомер, без сомнения, всех и во всех родах Красноречия далеко оставил за собою»[355]. Из «Естественной истории» Плиния Старшего они знали, что Александр Македонский называл Гомеровы поэмы «драгоценнейшим достижением человеческого ума», а сам Плиний считал, что «не рождался еще гений выше Гомера»[356]. Однако, несмотря на все усилия Мануила Хрисолора и его учеников, лишь немногие западные ученые могли одолеть греческий текст. Полный латинский перевод был сделан в 1360-х во Флоренции, по заказу Петрарки и Боккаччо, калабрийцем греческого происхождения Леонтием Пилатом. Боккаччо рекомендовал Пилата учителем греческого в Студио Фьорентино, где тот два года преподавал, одновременно переводя Гомера на латынь. Увы, его перевод, по словам Колюччо Салютати, вышел «варварским и грубым»[357], как сам Пилат, которого Петрарка нашел омерзительным внешне и несносным по характеру. Его перевод пестрел грубыми ляпами. Пилат настолько плохо понимал гомеровский греческий, что там, где у Гомера Афина названа «эгидоносной дочерью Зевса» (эгида – щит, обтянутый козьей кожей), у Пилата она доит козу.