Книтландия. Огромный мир глазами вязальщицы

Я была в числе счастливчиков. В конце нашей встречи прозвучал этот вопрос, и, конечно же, я ответила «да». Но что-то заставило предположить, что вернусь, возможно, через несколько лет.

Я не была готова к тому, что «Мадрона» входит в моду. Вот причина, почему Бригадун появляется лишь раз в 100 лет. Мне нравилась эта магия.

Гроза в Париже

Я им обещала – никаких магазинов пряжи, фестивалей шерсти или поисков той неуловимой овечьей фермы, которая, как кто-то сказал, возможно, находится в соседнем городе. Никакого бесконечного ожидания, пока я развлекаюсь, делаю заметки и фотографии и превращаю прекрасный семейный отдых в очередную деловую поездку.

Мои племянницы выросли, вынужденные делить меня с пряжей. Они рано поняли, что провести время с тетей Кларой, скорее всего, означает посещение фестиваля или ткацкой фабрики или хотя бы одна весьма долгая остановка в магазине пряжи. И всегда, всегда горящие сроки сдачи чего-то.

В 2013 году Ханне уже исполнилось семнадцать, а Эмме было четырнадцать. Мой брат – почувствовав прилив сил или, возможно, наконец осознав, как быстро они взрослеют, – объявил о планах большого европейского турне летом. Вместе с мамой они поедут в Швейцарию, Австрию, Германию и Данию. И их первой остановкой будет Париж.

Франция значит для меня очень много. Сыграйте несколько нот песни Эдит Пиаф, и меня охватит ностальгия. Именно там началась эпоха моего взросления, как говорится. Там я заказала себе первое пиво и получила первое предложение руки и сердца, пусть и не одновременно. Именно там узнала о наслаждении едой и о неспешном приготовлении блюд, смаковать которые можно весь день. Там я влюбилась в авторучки и овладела искусством выглядеть непреклонной и незаинтересованной, стоя в общественном транспорте. После колледжа я бежала обратно во Францию – в город Нант – в надежде, что там мне откроется новая жизнь. Увы, этого не произошло.

Я все свободнее говорила по-французски и все более критично оценивала себя – и не только знание языка, но и поведение, одежду, мысли и даже тело. Моим французским друзьям стоило лишь хихикнуть, сказав «так по-американски» о чем-то, и я сразу расстраивалась. Моя соседка по комнате, Лоранс, просматривая как-то мои детские фотографии, сказала: «Ты была бы такой хорошенькой, если бы не была толстой». Это не оскорбление, настаивала она, просто факт.

Мое хрупкое эго оказалось способно выдержать только один такой год, прежде чем я, наконец, сдалась и побежала обратно в страну нежности и свободных объятий. Я десятилетиями избегала Франции, как отвергнутая возлюбленная. Но чем дольше держалась подальше, тем больше первоначальные воспоминания сменялись величественными и мифическими, пока я не создала для себя невероятно красивую временную капсулу Франции. Я сомневалась, что когда-нибудь смогу вернуться, из-за опасения, что реальность этого места уничтожит мои воспоминания и оставит меня ни с чем.

Но когда мой брат рассказал о своих планах, я представила, как юные племянницы впервые посетят этот волшебный город, и поняла, что тоже должна быть там. Нельзя было позволить им слепо пробираться сквозь ловушки для туристов и уехать, думая, что они все здесь увидели. Они согласились, и после двадцати одного года отсутствия я заказала себе билет. Обещание гласило, позвольте повториться, что не будет никаких магазинов пряжи.

Я приехала за день до них. Аэропорт Шарль-де-Голль, вывески, автоматы, даже валюта – все изменилось. Я осознала это как раз вовремя, чтобы помочь еще более потерянному канадцу сесть на тот же поезд в город, что и я. Его друзья снимают квартиру, объяснил он. Он приехал сюда всего на три дня, а потом отправится в Амстердам и Лондон.

«За три дня я смогу составить довольно хорошее представление о Париже, верно?» – спросил он. Его звали Жерар, он работал в финансовой сфере и носил изящные итальянские кожаные туфли каштанового цвета.

«А чем ты занимаешься?»

«Я писательница».

Он поднял брови и кивнул, как бы говоря: «touché».

«Пишу о вязании».

Теперь он смеялся: «Ну, по крайней мере, ты пишешь».

Но тут поезд прибыл на его остановку, я пожелала ему прекрасно провести эти три дня, и он ушел.

Когда я пересаживалась с пригородного поезда на метро, моя сенсорная память проснулась.

Я узнала в воздухе сладкий запах слегка подгоревшей смолы, едва уловимое предупреждение, сопровождаемое шшш-бум закрывающихся и запирающихся дверей поезда. В переходе метро играли музыканты – перуанские свирели, скрипка, электрогитара. Двое молодых людей запрыгнули в вагон, когда двери уже закрывались, и начали наигрывать жизнерадостную мелодию на аккордеоне и саксофоне.

Я десятилетиями избегала Франции, как отвергнутая возлюбленная.

Кое-что изменилось. Исчезли крошечные газетные киоски, которые раньше гнездились у изогнутых стен вдоль платформ. Вместо этого торговые автоматы предлагали аккуратные ряды M&M’s, картофельных чипсов, мармеладных мишек и батончиков Snickers. Когда у французов появилась привычка перекусывать на ходу?