Книтландия. Огромный мир глазами вязальщицы

Мы направились на запад от «Денфер-Рошро», минуя знакомые станции, словно листая страницы моего дневника, – вот «Монпарнас», «Дюрок», «Фальгьер» – а затем скользнули над землей в парижскую версию телесериального городка мистера Роджерса. Утреннее солнце отражалось в оконах, с кованых балконов свисали разноцветные герани. Пришлось глубоко вздохнуть, чтобы успокоить бабочек в животе.

Я сошла на «Ла Мотт-Пике – Гренель». Там на платформе стояла дюжина молодых людей в старомодных жилетах и панталонах с подтяжками, носках в разноцветные ромбики и водительских фуражках. Один щеголял огромными усами, другой – изогнутой трубкой. Я оглянулась вокруг, но никто, казалось, не замечал или не обращал на это внимания. С каких пор подобное зрелище не вызывает всеобщего неодобрения? Мне хотелось погрозить этим подросткам кулаком и крикнуть: «В мое время я даже кроссовки не могла надеть, чтобы надо мной не смеялись!»

Оставив вещи в гостинице, я отправилась изучать окрестности. Гостиницу выбирала моя племянница Хан-на. Если ты романтичная семнадцатилетняя девушка из Нью-Мексико, то, естественно, захочешь остановиться рядом с Эйфелевой башней – именно в такое место она нас и поселила. Приехав туда, мне пришлось признать, что она сделала правильный выбор. Мы находились в 7-м округе, недалеко от улицы Кле, пешеходного рыночного квартала, создающего ощущение добрососедства. Женщины толкали маленькие тележки для покупок, пожилые мужчины прихлебывали кофе, у их ног спали собаки с серыми мордами. На улице у прилавка булочной выстроилась очередь. «Держи себя в руках», – предостерегла я себя. Возле цветочного киоска в ведрах стояли пышные розовые пионы.

Я прошла мимо chocolatier,[23] мясника, азиатской закусочной. Задержалась на рыбном рынке La Sablaise, вероятно, потому что он похож на все что угодно, но не на наш рыбный рынок. Светлые и чистые стены покрыты изящными морскими фресками. Корзины наполнены крабами, и моллюсками всех видов. Рыбы целиком, большие и маленькие, тонкие и толстые, лежали на сверкающем белом льду. Казалось, им и дела нет, что их поймали. В другой витрине красовались тонкие, почти прозрачные куски свежей рыбы, пахнущие только сладостью и морем.

Я отправилась дальше, мимо скобяной лавки. И через несколько дверей вздрогнула из-за увиденного… это что, мотки пряжи? Приложив ладони к стеклянной двери, я вгляделась повнимательнее. Похоже, это был какой-то магазин пряжи, на крошечных полках – пастельные мотки Phildar, на ближайшем столе – буклеты с детскими свитерами 80-х годов. Отступив назад, я стала искать вывеску, название, что угодно, но ничего не нашла. Я возвращалась сюда каждый день – хотя все равно не зашла бы, потому что, давайте-ка вспомним, никаких магазинов пряжи, – но всегда было закрыто.

На обратном пути я остановилась у витрины риэлторской конторы, чтобы выбрать воображаемую квартиру. Простая двухкомнатная квартира с окнами на улицу Кле стоила каких-то 605 000 евро – или чуть больше 830 000 долларов США. Идеально.

Остаток дня я провела, путешествуя по Парижу, открывая капсулу времени, которую запечатала двадцать один год назад. Улица за улицей, прокручивая в голове любимые места из своего прошлого. Вот старая аптека, старая школа. Мой многоквартирный дом выглядел красивее, чем когда-либо, его фасад был недавно очищен, старые окна, сохранявшие вечные сквозняки, заменены на энергосберегающие. Мое бывшее окно было открыто, и кто-то выставил цветы на балкон.

Впереди меня вниз по улице шла женщина в спортивной одежде, она несла коврик для йоги. Это было немыслимо двадцать один год назад. Однажды я совершила ошибку, выйдя из дома в спортивных штанах, и все – абсолютно все, говорю вам, – оборачивались и пялились на меня. Мой зеленщик исчез, вьетнамский ресторан стал корейским. Приятно было видеть, что после моего отъезда Париж не пребывал в состоянии анабиоза. А если он живет дальше, то и я могла бы, верно?

На следующей день ранним утром приехала моя семья.

Мы выполнили программу целиком и полностью, отметившись в каждом пункте списка лучших мест для девочек-подростков в Париже – но с несколькими поправками вашего покорного слуги. Мы спустились на лодке по Сене и поднялись на Эйфелеву башню. Примеряли туфли и платья, ели знаменитое мороженое Berthillon, катались на чертовом колесе над садом Тюильри, вздыхали над Моне в музее Орсе и перешептывались во всех соборах, что посетили.

По утрам я заставляла их намазывать багеты маслом и следила, чтобы они потягивали через трубочки прохладную оранжину за столиками под зонтиками в Люксембургском саду. Мы даже попробовали устриц на подносе в ресторане La Coupole. Скорее, пробовала я, а они отказались.