Книтландия. Огромный мир глазами вязальщицы

После двух пересадок в метро я оказалась в квартале, в котором никогда раньше не бывала. Расположенный в 13-м округе, Бют-о-Кай находится прямо между площадью Италии и улицей Толбиак. Этот район Парижа знаменит большим количеством проживающих здесь иммигрантов – большим по французским стандартам означает, по состоянию на 1999 год, – около 24 процентов жителей. Особенно много иммигрантов приехали сюда из бывшего французского Индокитая, так что, может, именно поэтому в 13-м округе есть китайский квартал. Здесь же находится старинная больница Сальпетриер, когда-то самая большая в мире, построенная четыре века назад на месте свалки, в стороне от лабиринта дорог, ведущих к вокзалу Аустерлиц.

В 1960-х годах целые кварталы 13-го округа были снесены ради обновления города, и появившиеся там первые небоскребы дополнили панораму Парижа. Сегодня район снова перекраивают, но на этот раз чтобы освободить место для блестящих, гладких стеклянных фасадов совершенно нового квартала Paris Rive Gauche.

Несмотря на вторжение элитного жилья, Бют-о-Кай остается обычным районом, где парижане живут своей повседневной жизнью, выгуливают собак, играют с детьми. Звуки телевизора доносятся через открытое окно. Здесь на самом деле можно найти место для парковки. Если мы с вами похожи, то вы, как и я, поймали бы себя на двух параллельных мыслях: «я могла бы здесь жить», и «может, мне это было бы по карману».

Отдуваясь на крутом подъеме, с трудом обогнув несколько особенно острых углов, я наконец вышла к небольшому красочному домику, на котором была вывеска с названием цели моего путешествия – L’Oisive Thé, что в весьма свободном переводе означает «Чайный домик для отдыха». Высокие окна были распахнуты, и люди сидели за столиками на тротуаре.

Приятно было видеть, что после моего отъезда Париж не пребывал в состоянии анабиоза.

То, что в моем воображении представлялось огромным, на самом деле оказалось крошечным ласточкиным гнездышком, забитым разномастными столами и стульями, уютными лампами и книгами по вязанию, лежащими штабелями на полках и подоконниках. Вдоль стен я приметила целую радугу знакомцев – мотки Koigu, Madelinetosh, Lorna’s Laces, Juno Fibre Arts, Old Maiden Aunt, Shibui. Здесь была пряжа, которую я хорошо знала, как и людей, которые ее производили, – и не двадцать один год назад, а сейчас.

Пока я стояла, погружаясь в эту атмосферу, вошла Эми собственной персоной, неся поднос с посудой с уличного стола.

Она склонила голову набок и спросила, действительно ли я та, за кого она меня принимает. Мы обошлись без неловкого рукопожатия, а сразу обнялись, затем последовало предложение воды или чая или местечка за столом. Не хочу ли я присоединиться к их вечерним вязальным посиделкам? Вязальщицы прибудут с минуты на минуту. Я точно не хочу чаю?

Рядом с кухней в открытой корзине, подвешенной к потолку, лежали яблоки, апельсины и помятый банан. На полках рядами стояли банки яркого светло-желтого цвета с рассыпным чаем, украшенные фовистскими цветами и листьями, они сочетались по оттенку с вывеской перед входом. Названия содержимого на банках также были написаны красивым почерком. Ассам. Ромашка. Мята.

Чем больше я смотрела, тем больше замечала. На деревянной панели под кухонной стойкой были с любовью приклеены на скотч детские рисунки. Каждый стол, каждый стул, даже скатерти различались – цветами, горошком, абстрактными завитушками и зигзагами, в оттенках розового, оранжевого, красного, желтого, синего и серого. Вместе взятые, они ощущались теплыми и бархатистыми, как мякоть персика.

L’Oisive Thé сам по себе был бы примечательным магазином, где бы ни находился – будь то в Париже или даже в Канзасе. Как оказалось, Эми была родом именно оттуда. Она приехала в Париж, как и я, будучи студенткой колледжа. Здесь познакомилась с парнем по имени Жиль и влюбилась. Он поехал за ней в Канзас, но, как поется в песне, «How ‘ya gonna keep’em down at the farm now that they’ve seen Paree?»[25]

Жиль предложил ей вернуться в Париж, и ее семья одобрила это предложение. В молодости мать Эми приехала из Кореи, чтобы остаться со своим мужем в Штатах, и понимала и трудности, и перспективы такого переезда.

Эми решилась, и они уехали. В 2002 году у них родилось двое детей. У Эми была успешная карьера в Канзасе, она руководила закупками для производителя промышленного оборудования Caterpillar Inc. Но во Франции обнаружилось, что ее ученые степени и опыт в основном бесполезны. Ей придется начинать все с нуля.

В 2008 году они с Жилем осмотрелись вокруг и увидели, как все их друзья покупают дома и создают семьи. «А потом мы посмотрели на нашу жизнь, и вот к чему это привело», – рассказала она мне.

«Мы могли бы купить квартиру и жить в долгах двадцать лет или больше, либо мы могли взять кредит и начать бизнес, о котором я мечтала на протяжении многих лет – и встать на ноги за семь лет». Они выбрали последнее.