Книтландия. Огромный мир глазами вязальщицы

Все преподаватели прибывают накануне, что дает нам достаточно времени, чтобы распаковать вещи и хорошенько выспаться перед ранним пробуждением в субботу. На рассвете в вестибюле отеля мы выстраиваемся в очередь с заспанным видом, вцепившись мертвой хваткой в кружки с кофе. Перед входом останавливаются два маленьких автобуса. По очереди, один за другим, волоча за собой чемоданы с огромным количеством вязаных образцов, свитеров и прочей одежды, мы загружаемся. Проносимся мимо автострад и жилых кварталов и наконец сворачиваем на парковку в Миннетонке, за которой находится большая средняя школа. Она принадлежит нам весь этот день – и коридоры, и столовая, и актовый зал, и классы.

Что-то волнующее есть в том, чтобы войти в школу, увидеть длинные коридоры, блестящие полы, узнать незабываемый запах. Я тут же мысленно возвращаюсь в прошлое. Плакаты и листовки с объявлениями о мероприятиях и выпускных балах, играх и собраниях, конкурсах, состязаниях и выборах – все это написано оптимистическими каракулями старшеклассников, полных решимости вырваться из своего захолустья и сделать себе имя.

Коридоры заняли продавцы, которые раскладывали свои пожитки уже с 7:45 утра. Собраны стеллажи, заполнены корзины, установлены светильники. Удлинители змеятся к нескольким доступным розеткам, что можно описать только как «креативное управление электропитанием». Шерсть, пряжа, спицы, узоры, прялки, аксессуары и образцы одежды вскоре в изобилии захватывают весьма узкий и самый увлекательный коридор в мире. Абсолютно нереальное ощущение – идти по многолюдному коридору школы, мимо знакомых питьевых фонтанчиков, витрин с призами и шкафчиками и видеть, что все они временно превратились в вязальную страну чудес.

Уже два года подряд мне отводят одну и ту же комнату, класс обществоведения с портретами Ганди, Элеоноры Рузвельт и Зоры Нил Херстон, с вдохновляющими цитатами на белой бумаге, наклеенной на цветные листы картона, которые прилеплены скотчем на стены из шлакоблоков. Стулья со столиками – ярко-оранжевые, желтые, красные или синие – изготовленные из какого-то композитного деревянного материала. Комната пуста, словно учительница, услышав, что мы идем, оставила свой кофе и убежала – наполовину полная кружка стояла на столе вместе со стикерами, смятой серебристой оберткой от шоколадки Hershey’s Kiss, шариковой ручкой без колпачка.

Я здороваюсь с теми, кто пришел пораньше, и начинаю раскладывать свои вещи, прислушиваясь к скрипу ботинок в коридоре, эху голосов. Мы находимся в конце длинного и потенциально запутанного коридора, и вязальщицы, естественно, привлеченные обилием пряжи и шерсти, не торопятся. Наконец, пересчитываю людей, подсчитываю имена в списке, мысленно осыпая упреками – ай-ай-ай! – опаздывающих, и закрываю дверь своего класса над которой приклеен черно-белый портрет Че Гевары.

На рассвете в вестибюле отеля мы выстраиваемся в очередь, с заспанным видом, вцепившись мертвой хваткой в кружки с кофе.

Делаю перекличку и начинаю объяснять, каким образом мы попытаемся уместить весь мир волокон и пряжи в жалких три часа, – и тут дверная ручка начинает крутится. Вот и первая копуша, запыхавшаяся, задыхающаяся от извинений. «Не волнуйтесь, садитесь», – говорю я, отмечая ее в списке. Через несколько минут входят еще двое опоздавших, обе несут несколько пакетов пряжи с рынка. На их лицах угрызения совести. Ставлю еще две галочки. Последняя опоздавшая объявится лишь через час после начала занятия, вязальная версия персонажа Шона Пенна из фильма «Веселые времена в школе Риджмонт».

Она не демонстрирует раскаяния, не извиняется, а просто кивает и не торопясь обустраивается поудобнее за партой. Рядом с ее именем ставлю особую пометку. Проблемный студент. Ближе к середине семестра, вероятно, вызову ее родителей на беседу.

Занятие продолжается, а я мысленно возвращаюсь к учителям, за которыми много лет назад наблюдала со своего неудобного стула. Я изучала их речь, манеры, даже то, как они пользовались мелом: одни предпочитали свежие, длинные куски, другие отламывали маленькие кусочки. Меня восхищали их уверенность и авторитетность. Хотелось быть такой, как они. Теперь, когда стою спиной к классу и пишу на доске заметки о свойствах шерсти, возникает жуткое ощущение, что я влезла в шкуру тех самых учителей. Я – миссис Серковски, записывающая на доске уравнения; я – мистер Гейс, мастерски разбирающий предложения. Только это не так, я – Клара, пишущая такие слова, как «тягучесть шерсти», «штапельное волокно» и «микрон», схематически изображающая шерсть и волокна.