«Да, многого уже не стало! —Сказал старик. — Воды немалоИз Иквы[19] [в море] утекло.{259}Над Иквой высилось село,И в том селе лишь для страданий,Лишь на погибель вырос я, —Судьба проклятая моя!..В селении у старой паниДва сына славно жизнь вели(В одних годах они со мною),И пани старая в покоиВзяла меня к сынкам. Росли,Росли барчата, подрастали,Ну как щенята. ИскусалиНе одного меня они.Настали и ученья дниДля панычей. Я с панычамиПисать учуся — и слезамиПисьмо лилось и кровью! КакНас, что дешевле их собаки,Письму учить?!Молиться богуДа за плугом спотыкаться —Вот твоя дорога,Твой удел, бедняк-невольник,И вся твоя доля.Вот так я выучился, вырос,Прошу себе воли —Не пускает… Хоть в солдатыСдала б меня, что ли!Не сдает. Что делать? ВзялсяЯ пахать сначала.А пани деток в гвардиюПоопределяла…Пора тяжелая настала!Настали тяжкие лета!Ходил за плугом я немало.Я был убогий сирота;А у соседа подрасталаБатрачка-девушка. И я…Судьба несчастная моя!О, господи! она, мой боже,Была почти дитя. НегожеНам осуждать твои дела,Судить святое провиденье!Та девушка лишь на мученьеИ на погибель мне росла.Не удалось и наглядеться,А думал я утешить сердце:Жениться, жить и не тужить,Людей и господа хвалить!А вышло…Мы обнов купили,Хмельного пива наварили —Не довелося только пить.Друг барыни, старик блудливый,Украл обновы, розлил пиво,Пустил покрыткой в божий светТу девушку… Прошло, что было.И вспоминать не надо. Нет!Прошло и не вернется боле…Забросил я и плуг и поле,Забросил хату, огород, —Нечистая, должно быть, силаСтать писарем мне пособила.То так, то сяк проходит год.Пишу себе, с людьми братаюсьДа верных хлопцев подбираю.Прошел второй. И панычиНа третье лето посъезжались,Уже засватаны. МоиБарчата свадьбы дожидались,Но с картами не расставалисьИ девушек, как бугаи,В своем сельце перебирали, —Известно, панычи. И мыТой свадьбы дожидаться стали.На троицу и обвенчалиТоржественно и пышно их —Двух панычей, поляков наших —В домашнем их костеле. КрашеВенчания и молодыхСам бог не видывал великий,А мы и видеть не могли…Раздались музыка и клики,Панков с венчанья повелиВ их благолепные покои.А мы навстречу. ПанычейЗарезали и всех гостей.Умылась свадьба не простою —Господской кровью. В этот часНикто не смог уйти от нас.Католики, как поросята,В грязи валялись. Ну, а мы?Управившись, пошли ребятаИскать убежища. НашлиЛесную хату что палаты…Нам в темных рощах и лесах,В степях широких и ярахКрутых была повсюду хата!Там веселились мы когда-то,И отдыхали тоже там.Меня хозяином избрали,И с каждым днем семья росла,Уже до сотни вырастала.А поросячья кровь текла!Я резал все, что паном звали,Без милосердия и зла, —Я просто резал… Сам не знаю,Чего хотел я в эти дни.Ходил три года я с ножами,Ходил, как во хмелю мясник.К слезам, и крови, и пожарам —Я ко всему давно привык.Младенца насадив на пику,Его я жарил на огне,Шутил с паненкой белоликой:Распнешь нагую на конеИ пустишь в степь.Всего, всего тогда бывало,И все постылым стало мне…Изнемог я, тяжко сталоВ вертепах томиться.Думал сам себя зарезать,Со светом проститься,И зарезал бы, но дивоТут со мной случилось.Для меня, злодея, небоЗарей озарилось.Из лесу с ножом я вышелРаз под Броварами,Чтоб зарезаться. И вижуКиев пред глазами.Будто в воздухе повис он,Святые сияютХрамы, словно с самим богомВ беседу вступают.Я смотрю — и цепенею.Тихо зазвонили В Киеве — как бы на небе…О боже мой милый,Сколь ты дивен. И я плакал,До полудня плакал…И легко мне сразу стало:И малого знакаПрежней тоски не осталось, —Как переродился…Во все стороны я глянулИ перекрестился.Пошел себе тихо вКиев Святым помолитьсяДа суда просить людского,Людям поклониться».