Когда мертвые заговорят

– Да, смогу! – отрезала я, но тут же, смягчившись, добавила: – Леда, я буду рядом с тобой. Тебе помогут специалисты. Они… – я сжала ладонь в кулак, – уничтожат твоего отца. Ты никогда его больше не увидишь. И заживешь счастливой жизнью, которую заслуживаешь.

Я боялась, что она скажет, что она не хочет с ним прощаться, что она хочет продолжать его видеть, ведь в нем было и хорошее, но она не сказала. Она смотрела на меня недоверчивым, упрямым взглядом.

– Доктор Гаррисон пытался мне помочь. Он сказал, я иду на поправку.

Он не до конца разобрался в ситуации, – хотела возразить я, чтобы развеять ее сомнения, – потому что твоя тетушка Лаура не позволила.

– Ты мне веришь, Леда? – спросила я, поднимаясь на ноги. Она вскинула голову, будто ожидая, что я причиню ей боль. Синяки на ее шее выступили отчетливее, и я с трудом удержала взгляд на ее опухшем от слез лице. – Хоть и с опозданием, но я вернулась, чтобы спасти тебя. Помнишь, я ведь обещала. Я говорила, что избавлю тебя от кошмара. Я сделаю это. Только доверься мне.

Она продолжала молча смотреть.

– Леда. – Я вновь присела на корточки, даже не поморщившись от вспыхнувшей боли в колене. – Нельзя вечно сидеть в шкафу. Рано или поздно он найдет тебя и здесь. Нужно лучше спрятаться и победить его до того, как он тебя обнаружит. Ты мне говорила это.

– Я?

Это говорил Неизвестный, но все же.

– Однажды ты спасла меня, Леда. В том страшном амбаре, когда я думала, что умру, ты протянула мне руку помощи, и я крепко ухватилась за нее. Ты помогла мне, и теперь пришло время помочь себе самой. Возьми меня за руку, Леда, – твердо сказала я и, снова поднявшись, вытянула руку вперед.

Долгие пять секунд я с замершим сердцем ждала, когда Леда осмелится выглянуть из шкафа. И вот ее пальцы обхватили мое запястье, я вытащила ее наружу и поставила на ноги.

На свету синяки на ее лице, шее и руках выглядели еще ужаснее, но я напомнила себе, что все в прошлом. Больше никто не обидит ее, никто не причинит зла – ни я, ни она.

– Раньше у тебя были длинные волосы, – сказала я невзначай, и Леда, продолжая держать меня за руку, кивнула.

– Ты будешь рядом? – спросила она, пряча за блеском в глазах страх неизвестности.

Она боится врачей? Или своего отца, который не покидает ее головы?

Я не стала уточнять, лишь кивнула.

– Да.

Я хотела, чтобы в моем голосе прозвучало больше отзывчивости, но меня саму сковали страх и неуверенность. Ведь сейчас, когда Леда приняла решение избавиться от прошлого, когда она взяла меня за руку, пошел отсчет назад. Часы тикают все громче и громче, их стрелка неумолимо движется вперед, приближая время моей окончательной смерти. Только одна из нас будет жить. И это не я.

Я улыбнулась в ответ на эту мысль, и Леда тоже улыбнулась. А затем вдруг прильнула ко мне, сжав в крепких объятиях.

– Спасибо, что не бросила меня, Кая. – Я застыла словно истукан. – Спасибо, что вернулась за мной.

Как бы я хотела, чтобы все было иначе, чтобы моя жизнь была другой. Но стоит на секунду допустить такую мысль, и все фантазии разваливаются как карточный домик детектива Дина. Потому что моя жизнь тесно переплетена с судьбами других людей. И если вычеркнуть меня, конструкция рухнет. Я – неоперабельная раковая опухоль, от которой нельзя избавиться. Пора принять все как есть.

Я похлопала Леду по спине, чувствуя в руках дрожь.

– Все хорошо, Леда. Я буду с тобой.

Я буду рядом, пока не уйду вслед за Смертью.

* * *

25 декабря 2016

Постепенно волнения в Эттон-Крик утихли. Дороги, крыши домов, деревья в садах и в парках – все было покрыто снежным белым ковром. По всему городу вновь появились фонарики. В витринах магазинов стояли декоративные елочки, украшенные мини-игрушками, в городе пахло Рождеством: смолой, леденцами, горячим шоколадом. На рынке торговали украшениями для дома, рождественскими венками, мишурой и необычными елочными игрушками.

Эттон-Крик был в предвкушении праздника, ведь ужасы закончились. Все узнали о том, что настоящий Неизвестный – Леда Стивенсон. Детали не были известны, но никто ими и не интересовался. Пресса хотела раздуть шумиху, но костер быстро потушили. Лишь иногда кто-то, сидя перед камином, спрашивал: «А как там Леда, в больнице? Ее будут судить?», или «А зачем она сделала это?» или кто-то горячо заявлял: «Ее отец Джек, говорят, был сущим психом!» Никто не знал, что он сделал с Ледой, малышкой, похожей на крохотного беззащитного птенчика, сколько травм он ей нанес и что даже после смерти он продолжал существовать в ее мозгу. Никто не знал почему, но никто и не хотел знать. Они стыдились правды. Ведь если бы они задумались над жизнью девочки Леды, им пришлось бы смахнуть пыль с собственных секретов, мерзких и заплесневелых, а никто не хочет вспоминать ужасное прошлое.