Поезд отправлялся в семь утра; время в пути – чуть менее одиннадцати часов, включая остановку на обед где-то у железной дороги. Вагон трясет; трясет так сильно, что порой даже невозможно читать. Ехал я первым классом, чтобы не столкнуться с американским миссионером, и оказался в вагоне один. Полдня лил дождь. Пейзаж вначале был приятным: раскачиваясь и ныряя вниз-вверх, мы миновали лесистую равнину с грядой холмов на горизонте, а затем поехали вдоль какой-то реки, испещренной отчетливыми заболоченными островками. К полудню въехали в унылую, заросшую однообразным кустарником местность, где не было видно никакой живности, кроме редких стаек белых бабочек; во второй половине дня рельсы милю за милей тянулись между стенами нескошенных, высотой в вагон, травянистых зарослей, которые скрывали окружающие виды, но зато милосердно защищали нас от послеполуденного зноя.
До Кабало – мрачное место – мы доехали уже перед закатом. Платформы там не было; станция распознавалась по куче древесного топлива и резкому обрыву рельсов; вправо и влево уходили тупиковые запасные пути; на одном пристроилось несколько обшарпанных и, похоже, брошенных грузовиков; рядом стояли два-три пакгауза из рифленого железа и грязная маленькая закусочная – других признаков жизни там не было. Впереди тянулись верховья реки Конго, которая в этом месте не превосходила ни одну из великих рек мира ни красотой, ни значимостью, – широкий водный поток, стиснутый болотами; мы оказались там в сезон дождей, когда речные воды набухли и побурели. К берегу притулились две-три баржи и колесный пароход, весь ржавый, напоминавший скорее подтопленный домик на Темзе, нежели плавательное средство. Ту часть береговой линии, что напротив железнодорожного полотна, укрепили бетоном; со всех сторон подступало затхлое болото. Словно по заказу, вскоре опустилась тьма и скрыла это неприглядное зрелище.
Я нанял боя, чтобы тот посторожил мой багаж, а сам направился в закусочную. Там сквозь комариное облако мне удалось различить знаменательную рекламу воздушного сообщения Кабало – Матади; сидя, как на корточках, на низких маленьких табуретах, двое-трое помощников начальника станции потягивали тепловатое пиво. Насупленная, растрепанная женщина, шаркая в домашних шлепанцах, расхаживала с подносом грязных стаканов. В ответ на мой вопрос она ткнула пальцем в сторону хозяина, осоловелого толстяка, который обмахивался, сидя в единственном кресле. Я спросил его, когда ожидается ближайший авиарейс в сторону побережья; тут все посетители, прикусив языки, уставились на меня. Хозяин захихикал. Кто ж его знает, когда будет
Тут в нашу беседу вмешался один из железнодорожников, причем с пользой для меня. Между Букамой и городом Порт-Франкви ходят поезда. Если я телеграфирую и если телеграмма дойдет по указанному адресу, из города можно будет организовать мой перелет воздушным транспортом, обслуживающим линию Элизабетвиль – Матади. А если не получится, то из Букамы по недавно открытой бенгуэльской железной дороге можно добраться до Лобита-Бэй, что на побережье португальской Западной Африки. Так или иначе, есть полный смысл отправиться в Букаму. Кабало, добавил он, – дыра, тут делать нечего.
Прошло уже два часа, но «Принц Леопольд» так и не появился. Мы съели кошмарный (и непомерно дорогой) ужин в закусочной. С железнодорожного вокзала пришел адвентист седьмого дня, который все это время сидел там в темноте, дабы избавить себя от вида и запаха пива. Он тоже дожидался «Принца Леопольда». Еще каких-то два часа – и пароход прибыл. В ночи мы поднялись на борт и с рассветом отчалили.
Рейс продлился четверо суток.