Коко

Пул брел по первому этажу центра, уверенный, что водитель привез его не туда. Долгое время ему даже не удавалось найти эскалатор, и он начал думать, что придется всю ночь плутать здесь, в царстве игрушек «Гуд форчун», мебели «Мерлион ферничер», платьев «Моуд О’Дэй» и «Одежды для разборчивых женщин». Наконец он свернул за угол у ресторана «Капитан стейк» и над стальным бортиком эскалатора увидел морщинистую голову пожилого китайца в бейсболке, плывущую вниз ему навстречу.

На третьем уровне у Майкла заныли ноги: пол был ровным, каменным. Красные и оранжевые толстовки, клетка с птицами в черной витрине… Пул вздохнул и пошел дальше. Удастся ли в такой дали поймать такси, чтобы вернуться в город? Он подозревал, что здесь никто не заговорит с ним, а он не сможет добиться того, чтобы его поняли. В этот момент ему вдруг стало ясно, почему Джордж Ромеро снимал фильм «Рассвет мертвецов» в торговом центре.

Таков Сингапур – стерильный и достигший совершенства. Хаотичность, грязь и витальность здесь безжалостно искоренены. Майклу очень захотелось вернуться в «Марко Поло», напиться с Биверсом и смотреть финансово-аналитические программы и мыльные оперы – основной репертуар сингапурского телевидения.

Коридоры, по которым он, обескураженный, шагал на пятом уровне, казались ему еще более темными и пустыми, чем этажами ниже. Здесь, наверху, не оставалось уже ни одного открытого магазина или ресторанчика. Он находился на пятом этаже пригородного торгового комплекса в десятках миль от города. И тут, на изгибе поворота коридора, темные витрины магазинов уступили место стенам, выложенным мелкой белой плиткой, наклонные грани которой поблескивали отраженным светом. В проеме стены Майкл увидел мужчин в костюмах, девушек в облегающих коктейльных платьях, буквально все курили, окутанные туманным голубым светом. Привлекательная женщина-администратор стояла у конторки и улыбнулась ему, не прерывая разговора по телефону. Сразу за входом мигала вертикальная розовая неоновая вывеска «Пепперминт сити!» рядом с безлистным деревом, выкрашенным в белый цвет и увешанным крохотными белыми лампочками.

Пул миновал вход, и торговый центр исчез. Перед Майклом раскинулась невероятная, похожая на игру воображения картина, напоминающая вечернее чаепитие на территории плантации в Миссисипи. По другую сторону конторки распорядительницы подводили пары к рядам круглых белых, украшенных замысловатым орнаментом столиков из чугуна и усаживали их на белые и чугунные же стулья с гнутыми спинками. Пол и стены были выкрашены в матовый черный цвет. Такие же столики и стулья стояли также в бельэтаже и на небольших возвышениях по обе стороны оживленного переполненного бара. В самом центре зала светился фонтан – мальчик, извергающий изо рта воду. Выйдя из-за конторки, администратор подвела Майкла к небольшому белому столику на платформе за баром. Пул заказал пиво. Молодые гомосексуальные пары в костюмах, похожие на аспирантов Массачусетского технологического института, топтались на небольшом танцполе перед сценой. Другие парочки, подобные им, занимали большинство стульев в помещении клуба: парни в круглых очках и с зажатыми в пальцах сигаретами старались выглядеть уверенно. Кое-где в зале сидели несколько англичан и американцев – с серьезными лицами они вели беседы со своими китайскими и евро-азиатскими сопровождающими. Большинство парочек пили шампанское, большинство одиноких парней – пиво.

Через несколько минут тихая, спокойная музыка внезапно смолкла. Юноши, танцевавшие перед сценой, ухмылялись и аплодировали, возвращаясь к своим местам. До странности резко вдруг зазвонил телефон, тотчас следом брякнул кассовый аппарат: «трынь!», и несколько голосов, только что говорившие громко, резко сбавили тон, а затем и вовсе умолкли.

На сцену выскочили четверо коренастых филиппинцев, один евразиец и тоненький китаец. С противоположного конца сцены рабочий вытолкнул массивный синтезатор и покатил его мимо барабанов. Все музыканты, кроме китайца, были одеты в одинаковые просторные желтые рубахи и комплекты: красные бархатные брюки в обтяжку и жилетки. Свои инструменты они несли с собой – две гитары, два конга, электрический бас, – и как только барабанщик и клавишник устроились на своих местах, заиграли довольно пресную обработку версии «Билли Джин». У евразийца и клавишника были короткие вьющиеся волосы и солнцезащитные очки, как у Майкла Джексона, а у остальных были прически, как у Джона Леннона, круглые очки и озорные косые взгляды. Сыгранной группой они стали явно задолго до того, как Лола подрядил их. Майкл вообразил: если он вернется в Сингапур через двадцать лет, то увидит тех же музыкантов постаревшими, с брюшком, но не менее заводными и подвижными и, не исключено, в тех же одеяниях.