Маме больше всего хотелось позвать на свадьбу вовсе не родню из деревни, а бывших свекров. Она надеялась показать им, как хорошо к ней относятся в семье дядюшки Линя. Разумеется, дедушка с бабушкой не приняли бы ее приглашение. Поэтому мама задалась целью передать им подробности свадьбы через меня. Осуществлять свой план она начала еще во время подготовки к торжеству. Рабочий день в детском саду заканчивался рано, но для примерки свадебного платья она ждала выходных, чтобы взять меня с собой. Мама считала само собой разумеющимся, что мне не терпится взглянуть на нее в свадебном наряде. К сожалению, мне это было ни капельки не интересно. Я считала, что в красных свадебных ципао с золотой каймой все женщины становятся на одно лицо. Мама показала мне золотое кольцо, которое ей подарила будущая свекровь, – огромный топорный перстень, передававшийся в семье дядюшки Линя по наследству. Руку он совсем не украшал и годился лишь на то, чтобы изредка доставать его из шкатулки и взвешивать на ладони. Поэтому дядюшка Линь купил маме специальное свадебное колечко самой новой модели, с драгоценным камнем, обрамленным мелкой золотой резьбой. Но я не понимала, чем это кольцо лучше, все золотые украшения казались мне одинаково безвкусными, и я тайно поклялась, что никогда в жизни не надену золото.
В очередной выходной мама решила показать мне “наш новый дом”. Это была прежняя квартира дядюшки Линя, после развода он переехал оттуда к родителям, и квартира несколько лет пустовала. Теперь он ремонтировал ее к свадьбе. Когда мы туда пришли, свежая краска на стенах еще не высохла, а новый холодильник пока даже не включили. Южную комнату готовили для меня, свет, падавший из крошечного окошка, пронизывал новенькие тюлевые занавески и тонким слоем разливался по сиреневому постельному белью, превращая комнату в прелестную и пошлую картинку. Я попробовала представить, как сплю на этой кровати, день за днем засыпаю на ней, вижу множество заурядных снов и превращаюсь в скучнейшую девушку. Маме же не терпелось показать мне “самый большой сюрприз” – садик за домом. Прожив столько лет в деревне, мама накрепко привязалась к земле, она всегда мечтала поселиться на первом этаже и разбить под окнами садик. Ей даже пары квадратных метров хватило бы, чтобы посадить немного люффы и соевых бобов, а летом любоваться из окна густой зеленью – что еще нужно для счастья? Я завидовала осязаемости ее счастья, все необходимое для него можно было занести в список. Теперь же, исполнив каждый пункт из этого списка, мама была довольна как нельзя более.
– Здесь посадим твои любимые бледно-розовые розы. – Мама потянула меня за рукав, указывая на кусок земли у стены. Но я совсем не любила розы, мне вообще не нравились цветы, которые пахнут.
Мы покинули квартиру дядюшки Линя уже под вечер, горели фонари, на улице было людно и шумно. Из магазинчика неподалеку вышли три девочки примерно одного со мной возраста с простоквашей и печенюшками в руках.
– Наверное, тоже учатся в Цзинулу, – тихо сказал мне дядюшка Линь. – Та, что посредине, одета в их школьную форму.
– Правда? – откликнулась мама.
– Я спрошу, – сказал дядюшка Линь.
– Не надо…
Я поспешно схватила его за рукав, но было уже поздно, он подошел к девочкам и, широко улыбаясь, завел с ними разговор, а потом показал пальцем в мою сторону. Наверняка он рассказал им, что я перехожу в Цзинулу, – девочки одновременно повернулись и странно меня оглядели. Я стояла с красными ушами, сгорая от стыда и мечтая немедленно провалиться сквозь землю. И в ту самую секунду дядюшка Линь крикнул:
– Иди скорей сюда, познакомлю тебя с этими милыми девочками… – Он радостно махал мне рукой, уверенный, что пытается помочь.
– Иди скорей. – Мама подтолкнула меня вперед.
Но я резко развернулась и побежала в другую сторону.
Я неслась со всех ног, в ушах свистел ветер – до чего же хотелось бежать так и бежать. К сожалению, бежать мне было некуда, через два квартала я остановилась и села у обочины. Скоро они меня нагнали. Мама с перекошенным лицом поставила меня рывком на ноги и потребовала извиниться перед дядюшкой Линем. Вместо извинений я попыталась освободиться от вцепившейся в меня руки. И вдруг эта рука замахнулась и влепила мне звонкую пощечину. Мама сама перепугалась и застыла на месте, а рука повисла в воздухе. Она никогда меня раньше не била, словно была не вполне уверена, что имеет на это право.
– Внушением, внушением, не надо драться, – повторял дядюшка Линь.
Мама отвела глаза и в раздражении уставилась на асфальтовую дорогу.
– Совсем от рук отбилась, как было ее не проучить?
Я не плакала, только спросила:
– Ну что, довольна? А теперь я хочу поскорее вернуться к дедушке.