Колибри

Грета – типичная немка, симпатичная, уже чуть за тридцать, с очень короткой стрижкой и руками в татуировках. До своей гибели Адель едва ли успела достаточно с ней сблизиться, зато с Мирайдзин связь у них глубокая и очень тесная, словно именно они, эти двое, приходятся друг другу сёстрами, – и сказать за это спасибо нужно именно Марко, который на протяжении многих лет возил внучку к ним с бабушкой в Германию, чтобы они могли побыть вместе. Так что теперь, хотя Марину уже не изменишь, можно надеяться, что благодаря этим поездкам и близости, установившейся между ней и сестрой её матери, Мирайдзин не останется в этом мире одна.

– Нет, Марко, – отвечает Грета. – Я останусь.

Черты её лица так же грубоваты, как произношение, но глаза светятся каким-то неясным торжеством. Она вся будто выкована из металла. Марко глубоко вздыхает, отгоняя мысль, что где-то в доме в полном одиночестве плачет Марина – проклятье, как же это тяжко, – и продолжает:

– Но сперва я хотел бы сказать пару слов как врач, которым и был на протяжении сорока лет, чтобы вы отдавали себе отчёт: то, что я намереваюсь сделать, делаю я и только я, в абсолютно здравом уме и без чьей-либо помощи. Присутствующий здесь Родриго просто окажет мне услугу, подарив секунд двадцать-тридцать покоя. Но я мог бы справиться и сам. Смотрите, – и он указывает на два пакета, которые Родриго подвесил к стойке капельницы, соединив с катетерами, ведущими к вене на его правом предплечье. – В первом пакете – смесь мидазолама, то есть бензодиазепина, и пропофола, являющегося сильнейшим снотворным. И то, и другое обычно используют для общей анестезии. Доза достаточно щедрая, чтобы обеспечить глубокую седатацию. Во втором пакете я подготовил для быстрой инфузии концентрат хлористого калия, который и проделает всю грязную работу. Не буду упоминать, как я их приобрёл, но уверяю вас, что ни одна живая душа не в курсе, для чего я собираюсь их использовать. Скажу только, что сорокалетний опыт работы врачом позволил мне достать их без стороннего участия.

Эту предусмотренную сценарием ложь Марко удаётся произнести чётко и убедительно. Он ведь и в самом деле пытался достать концентрат хлористого калия, но безуспешно, потому и обратился за помощью к Мирайдзин. А уж она обо всём позаботилась. Точнее, Мирайдзин нашла Родриго, а Родриго достал хлористый калий. Но Марко не хотелось бы, чтобы об этом стало известно.

– Через некоторое время, попрощавшись с вами, я открою красный клапан, и анестетик потечёт мне в вену. Когда он подействует, Родриго окажет мне любезность открыть другой клапан, вот этот, синий, который доставит в вену концентрат хлористого калия, и через пару минут всё закончится. По сути, вы увидите только, что я засыпаю. Как уже было сказано, Родриго всего лишь подарит мне секунд двадцать-тридцать покоя, поскольку, пожелай я сделать всё самостоятельно, мне пришлось бы напрягать мышцы даже во время седатации, не то я попросту не успел бы открыть синий клапан прежде, чем уснуть. А это, согласитесь, оказалось бы досадным упущением, ведь так я лишил бы себя самого сладкого во всем этом процессе, то есть возможность спокойно отдать концы, которую обеспечат мне анестетики.

Как он и рассчитывал, этим сухим словам, этим техническим деталям удаётся несколько поумерить его волнение, и риски, которых Марко хотел избежать, кажутся теперь очень далёкими. Сердце перестало колотиться, эмоции схлынули, и он говорит о собственной смерти так, будто описывает операцию на роговице.

– Хлорид калия вызовет аритмию, которая приведёт к фибрилляции желудочков вплоть до остановки сердца. Ни в каких конвульсиях тело, вероятно, корчиться не будет: разве что в случае приступа тахикардии перед фибрилляцией может пройти короткая судорога, но, думаю, это маловероятно.

Марко вдруг вспоминает Ирену. Ирену, которая покончила с собой, будучи лишь немного старше Мирайдзин. Сейчас она могла бы гордиться братом.

Он глубоко вздыхает, прогоняя её образ, и продолжает:

– Когда всё закончится, Мирайдзин наберёт 118. Из Кастаньето Кардуччи приедет бригада скорой, и врачи констатируют смерть. Мирайдзин расскажет им о моём состоянии, покажет медицинскую карту, и расспросов больше не будет. Насколько я понимаю, ни у кого из вас причин дожидаться приезда скорой нет, но беспокоиться в любом случае не о чем: даже если решите остаться, допрашивать вас не станут, а значит, и ложных показаний давать не придётся. Расследование проводить никто и не подумает, уж поверьте.

Ну что ж, вот его выступление и окончено. Марко чрезвычайно горд собой, тем, что всё правильно запомнил и профессионально объяснил. Кроме Марины, никто больше не сбежал, а два сдавленных всхлипа Джакомо так и остались единственным намёком на эмоции, омрачившим его речь. Мирайдзин, выскользнув из объятий Оскара, подходит к деду, нагибается, обнимает его.

– Ты молодец, дедушка, – улыбается она.

И тут на Марко снисходит озарение – поскольку, как уже было сказано, воспоминания его то проявляются, то исчезают.