Колючий мед

– Конечно. Но я по-прежнему беседую с ним, спрашиваю, что он думает о разных вещах. Я ведь точно знаю, как бы он ответил. Когда пустота ощущается особенно остро, я просто начинаю представлять себе, будто мой Уно отправился в кругосветное путешествие и скоро вернется. Первый год – самый тяжелый, трудно было перестроиться. Сейчас я позволяю чувству утраты появляться, когда ему вздумается, но сама его больше уже не ищу.

Я с удивлением взираю на нее.

– Сколько времени прошло, прежде чем этот метод подействовал?

– Он начал действовать постепенно. У горя свой жизненный цикл.

– И какой же? – интересуюсь я.

– Горе нам неподвластно. Оно решает свои задачи. Но со смертью мужа я заметила одну удивительную вещь.

– Какую?

Вероника наклоняется ближе к столу. Браслет, висящий на тонком запястье, позвякивает, касаясь столешницы.

– Представьте, что ваша душа – это дом с множеством комнат. При утрате близкого человека одна из комнат пустеет, становится заброшенной, но все другие помещения продолжают жить. Я это так ощущаю. В некоторые комнаты я много лет не заходила. – Она поворачивает ко мне свою птичью головку. – Вы понимаете, о чем я?

– Думаю, да, – отвечаю я.

На стене тикают часы. Во дворе застрекотал кузнечик. Звуки перетекают и сливаются со звоном у меня в ушах. Похоже, каким-то образом сегодня звон спустился на более низкие вибрирующие частоты и звучит словно жужжание насекомых. Взгляд Вероники блуждает, устремляясь за окно.

– Комната в Гётеборге была вовсе не дешевая. А обстановка простая – мы жили на чердаке. Без водопровода. И почти без отопления. В те времена в помещениях приходилось топить. К утру, когда догорал огонь в камине, мы промерзали насквозь, и, поверьте мне, приходилось спешно растапливать его заново.

– А кто жил там, на чердаке? – интересуюсь я.

– Мы с Бу, естественно. Я ведь говорила вам, что мы сбежали? Как вы все-таки забывчивы. – Вероника смотрит на меня с раздражением.

Кладу блокнот на колени.

– Вы бежали в Гётеборг?

– Да, он ведь был оттуда родом. – У Вероники начинает подергиваться веко.

– И когда это было? – Я не смею шелохнуться, боясь прервать ее рассказ. Понимаю вдруг, что действительно хочу знать продолжение.

– Мы уехали поездом в конце лета. Здание станции заброшено, но рельсы еще лежат, и можно гулять вдоль насыпи. Там, кстати, красивую велосипедную дорожку проложили.

– Это было до того, как вы встретили Уно?

– Да, естественно. Я же не сторонница полигамии.

– И сколько времени вы провели вместе – вы и Бу?

Вижу, как она тянет с ответом, проводит рукой по худой шее, поправляет прядь волос, выбившуюся из нарядного «пажа».

– Порядочно. Не могу припомнить точно. Год с небольшим, наверное. Кстати, почему мы говорим об этом? Вы записываете меня? Где у вас диктофон?

– Нет, я только слушаю, – отвечаю я. – Мне интересно.

– Не уверена.

Вероника протягивает руку за эргономическим шариком, лежащим на подоконнике, и, закрыв глаза, начинает сжимать его. По ее лицу танцуют падающие от окна солнечные лучи. Я вижу, как под тонкими, пронизанными прожилками сосудов веками двигаются ее глаза.

– Он здорово катался на велосипеде, мог ездить, не держась за руль. Это, конечно, производило впечатление. Бу был особенным, я никогда никого подобного не встречала. Когда мы отправились на прогулку, он ехал в гору на велосипеде безостановочно по длинному склону.

– И что это был за склон?

– В сторону Эстра Каруп. Я отлынивала от своих обязанностей в пансионате. Всю дорогу он упорно не хотел снимать с себя эту кожаную куртку, а запах пота все равно не чувствовался. Пахло от него приятно, как от миски, полной спелых яблок. Ты знаешь, как пахнет миска с яблоками?

Она требовательно смотрит на меня.

– Нет, но могу себе это представить.

– Когда мы добрались до места, я боялась, что он потеряет сознание, настолько он устал; морс мы допили еще на полпути, и пить было нечего.

– А куда вы направлялись?

– Я хотела показать ему наскальные рельефы недалеко от Дроттнингхаль. Они очень древние, аж из бронзового века. Там, в горах, сохранились каменные отпечатки ног, которые, как говорят, принадлежали проезжавшей через эти места старинной королеве. К сожалению, не помню, как ее звали. Отпечатки ног меня, признаться, не волновали, я просто хотела побыть с ним рядом.

Вероника делает глоток бузинного напитка:

– Встречаются иногда такие люди – ты просто хочешь быть рядом с этим человеком, не понимая почему.

– Знаю, – соглашаюсь я, нервно сглатывая.

Где-то в трубах зашумела спущенная вода.

– Стояла такая жара, что пар шел от овечьих лепешек – путь до места лежал через пастбища. Бу держал меня за руку. Это само по себе уже казалось чем-то невероятным. Хотела бы я, чтобы нынешняя молодежь испытывала нечто подобное, но, быть может, так оно и есть? – Вероника прикусывает губу.

– А что было потом? – спрашиваю я.