Между нашими с Вероникой историями можно провести параллель. Она бежала со своим возлюбленным. Я – со своим. Она потом вышла замуж за другого. Я была замужем до того, как встретила свою любовь. В моем случае от момента утраты не прошло еще и года. В случае с Вероникой – больше шестидесяти лет. Что именно пошло не так между мной и Эриком, мне до конца не понятно. Не говоря уже о наших отношениях с Томом. Как только я начинаю приближаться к сути и причинам произошедшего, мозг словно выключается. Либо я не в состоянии понять, либо подспудно не хочу. Получается то же, что с работой: стоит мне начать работать, как у меня тут же находится масса бессмысленных хозяйственных дел, которыми необходимо заняться. Что произошло с Вероникой и ее возлюбленным? Почему они расстались?
Лежа в постели, понимаю, что именно об этой истории я хочу узнать больше.
Из-за нее я могу остаться здесь подольше.
Из-за нее или по любой другой причине.
Все, чем владеешь, должно помещаться в багажник небольшого автомобиля – больше не нужно.
Это один из девизов Эрика. Такой подход казался мне непритязательным и ужасно романтичным. Сама я привыкла воспринимать имущество как буфер, защиту от капризов жизни.
Имущество связывает быт, как сосны – зыбучие пески. В окружении дорогих вещей можно не задумываться о других, скрытых за внешним благополучием, проблемах. Здесь у имущества есть свои плюсы. А может быть, именно в этом его смысл. Всегда есть что привести в порядок и починить, есть о чем пожаловаться. Надо косить траву. Натирать маслом дубовые столешницы. Закупить и перемолоть кофе в зернах. Перегладить и разложить одежду. Покрасить забор.
Конечно, всегда можно рассматривать эти обязанности как освобождение от тирании самореализации. Они позволяют избежать вопросов: в чем смысл моих занятий? Проживаю ли я свою жизнь так, как хочу? К чему стремлюсь? В чем моя миссия в этом мире? Кто в состоянии выдержать такие вопросы в долгосрочной перспективе? Нет ничего удивительного, что вместо этого мы предпочитаем потреблять. Но в последние годы я стала все чаще беспокоиться, не упустила ли что-нибудь важное?
В принципе, я приостановила свою молодость приблизительно так же, как приостанавливают подписку. В двадцать лет по какой-то причине решила, что пора «стать взрослой». Это, в частности, означало: продать гитару, сменить гардероб, в одночасье принять решение больше не сгорать от любви и купить тканевые салфетки для обеденного стола. Я стала умной, вытеснив все глупости на периферию.
А Эрик, напротив, выбрал другой путь. У него было две фирменных сумки ИКЕА с одеждой, в которые он наобум запускал руку, чтобы выбрать, что надеть. Вещь, которую Эрик доставал на белый свет, всегда была сюрпризом. Уловом дня. Вдобавок такой метод позволял ему избежать мучительного выбора. Эрик пользовался только разрозненной посудой, носил непарные носки, не имел четких взглядов. В целом слыл чудаком. Отсутствие порядка он компенсировал резинками, которые нацеплял везде: вокруг запястья и портмоне, на волосы и ключи. Ему надо было выбить на плече татуировку резинки вместо красовавшегося там ножа.
– Ты никогда не пожалеешь, что выбрал нож. Это же классика, – спокойно объяснял он, сидя в кафетерии.
– А разве татуировка с оружием не говорит об агрессивности?
– В буддизме изображение ножа символизирует освобождение от власти материального.
– И это правда?
– Понятия не имею. Я просто выбрал для фарта то, что показалось глубокомысленным.
Рассмеявшись, он убрал волосы за уши. Я не могла оторвать взгляда от этого уха и пушка на шее. Иногда, когда я наблюдала за ним издалека, например, как он наливает кофе из кофемашины, у меня могла возникнуть режущая боль в желудке.
До тех пор я воспринимала любовь как нечто умиротворяющее и спокойное. А новое чувство, скорее, напоминало страх и головокружение. В выходные, проводя время дома с Оскаром и Томом, я мечтала вернуться в понедельник на работу. Мечтала не о поцелуях и объятиях, а просто о том, чтобы быть рядом. Слышать его смех. Видеть эту искорку в глазах – будто от давно горящего карманного фонарика. Откуда этот свет? Я была убеждена, что из другого мира, где не боготворят материальное. На что западаешь, когда влюбляешься? На отношение к жизни, на смех и серьезность? Влюбляешься, когда испытываешь радость узнавания, возвращаешься к истокам, видишь родственную душу.
У меня не получилось точно определить, что именно меня зацепило, но удалось прочувствовать. А тот, кто почти всю свою жизнь подчинил рациональным решениям, не мог от такого не опьянеть.