Лебло. Да здравствует бутылка! Да здравствует веселье!
Все. Да здравствует!
Граф. Каков наш хозяин! Накормил нас сегодня хорошим ужином.
Лебло. Ужин был ничего себе. Но, вообще говоря, у вас в Италии не умеют есть так вкусно, как едим мы, французы.
Граф. Да разве у нас нет поваров французов?
Лебло. Есть, но когда они приезжают в Италию, они разучиваются готовить по всем правилам. Ах, если бы вы знали, как едят в Париже! Вот где тонкость настоящая!
Рюнбиф. У вас, французов, вечно сидит в голове фантазия, будто, кроме Парижа, нет других городов на свете. Я неплохой англичанин, а никогда не разговариваю о Лондоне.
Альваро. Мне смешно, когда при мне расхваливают Париж. Мадрид — вот столица мира!
Граф. Синьоры, я буду говорить с вами, как истый итальянец. На свете много места, и хорошо может быть всюду, когда есть деньги в кармане и веселье в сердце.
Лебло. Браво, приятель! Да здравствует веселье! После доброго ужина хочется общества молодой красавицы. Скоро начнет светать. Не стоит спать ложиться. А что вы скажете о хорошенькой вдовушке, за которой вы ухаживали на балу прошлый вечер?
Рюнбиф. Очень мила и воспитанна.
Альваро. Серьезность ее восхитительна.
Лебло. Она совсем как француженка. Жива и задорна, как наши девушки.
Граф. Да, действительно. Синьора Розаура — женщина достойная, почитаемая и уважаемая всеми
Лебло. Ну, так за здоровье мадам Розауры!
Альваро. За здоровье доньи Розауры!
Рюнбиф, Граф. За ее здоровье!
СЦЕНА 2
Граф. Молодчина! Правда, забавно?
Альваро. Вы смеетесь над этими дурачествами? В Испании за такую наглость лакею влепили бы пятьдесят палок.
Лебло. А во Франции он составил бы себе состояние. У нас ценят остроумных людей.
Рюнбиф. У вас ценят остроумных, а у нас — рассудительных.
Лебло. Но вернемся к нашему разговору. Эта вдовушка не выходит у меня из головы.
Альваро. Я тоже все вздыхаю по ней.
Граф. А я советую вам об этом не думать.
Лебло. Почему?
Граф. Потому что синьора Розаура терпеть не может любовных причуд, презирает мужчин и неспособна к нежности.
Лебло. Ну да! Пусть она будет дика, как зверек, но если истый француз, вроде меня, станет нашептывать ей наши словечки, от которых женщины млеют, увидите сами — она начнет вздыхать и будет умолять сжалиться над ней.
Альваро. Она была бы первой женщиной, которая отказалась бы отвечать взаимностью дону Альваро де Кастилья. У людей моего происхождения есть привилегия — заставлять женщин бегать за собой.
Граф. И все-таки с синьорой Розаурой ни французская развязность, ни испанская важность цели не достигнут. Я знаю, что говорю. Я ее хорошо изучил. Поверьте другу.
Лебло. В тот вечер она не спускала с меня глаз, и я великолепно заметил, что мой взгляд запечатлелся у нее в сердце. Да что! Когда она подавала мне руку в последнем менуэте, она говорила со мною так нежно, что я чудом удержался, чтобы не упасть перед нею на колени.
Альваро. Я не привык хвалиться любезностями красивых женщин, но мог бы сказать многое, что вас наверное бы смутило.
Граф
Лебло. Мосье Панталоне, ее деверь, мне близкий друг. Он не преминет рекомендовать ей меня.
Альваро. Доктор, отец ее, мне многим обязан. Он будет сопровождать меня к ней.
Граф
Рюнбиф
СЦЕНА 3