Второй тип. Рабовладельческое общество (от Пунических войн до II–III в. н. э.). Здесь структуры античного полиса с его парцеллярным хозяйством оказываются оттеснены на задний план, и доминируют рабовладельческие латифундии и эргастерии. Интенсивное рыночное хозяйство с мощным финансовым сектором, заставляющее многих историков говорить о «древнеримском капитализме». Разложение полисных структур и образование Римской империи. Олигархо-аристократическая республика, эволюционирующая в универсальную бюрократическую монархию.
Третий тип. Магнарный тип общества с элементами политаризма.85
В экономике господствуют крупные хозяйства, находящиеся в полной собственности владельца, который распределяет средства производства среди массы арендаторов (колонат). Появляются государственные предприятия и «тягловые» формы эксплуатации населения, обеспечивающие потребности армии и бюрократического аппарата (политарные структуры). Хиреющее рыночное хозяйство. Бюрократическая монархия, деградировавшая в доминат.Как мы видим, за тысячу лет своего существования древнеримское общество проходит три типа социальной структуры. Фактически, можно говорить о трех формациях, поскольку соблюдены все формационные критерии. Но традиционный марксизм, связанный догмой, говорит об одной общественно-экономической формации – рабовладельческой. Такое утверждение возможно лишь при наличии скрытой посылки провиденциализма. То есть мы знаем, что это общество обязательно должно
стать рабовладельческим и посему нам не остается ничего другого, как записать первое и третье состояния в качестве «раннерабовладельческого общества» и в качестве «разлагающегося рабовладельческого общества».Но если законно отказаться от провиденциалистской посылки, то мы можем допустить, что древнеримский античный полис мог не иметь никакого исторического продолжения. Или магнарное римское общество с элементами политаризма за отсутствием чудовищного давления великого переселения народов могло просуществовать еще несколько столетий. На каком основании мы обозначаем одни социоры просуществовавшие несколько столетий как формации, а другие социоры как переходные формы? Неужели единственным основанием для такого различия является тот факт, что первые, просуществовав несколько столетий, погибли или растворились в исторической тьме, а другие получили блестящее продолжение? Традиционный марксизм столь «сакрализировал» понятие «общественно-экономическая формация», что почти утерял возможность использовать его по утилитарнонаучному назначению. В результате сакральный термин «формация» курьезным образом применяется лишь к тем обществам, которые в средние века назвали бы «мировыми монархиями». Очевидно, что здесь традиционный марксизм стал беззащитной жертвой средневекового провиденциализма и универсализма в новейшей гегелевской разновидности.
Часто подобное сакральное, провиденциалистское использование понятия «формации» просто озадачивает. Историки-марксисты обозначают раннее римское общество как рабовладельческое или, в лучшем случае, как раннее рабовладельческое. Но ныне уже совершенно ясно, что феномен рабства в этом обществе весьма незначителен и по своему развитию не более масштабен, чем в ряде обществ средневековья, которые называют феодальными. Так, например, в Киевской Руси мы наблюдаем достаточно развитые формы рабства, получившие детальное развитие и оформление в юридических документах. Но ни один марксист не решится назвать это общество раннерабовладельческим. Фактически, мы сталкиваемся вновь и вновь с достаточно произвольным использованием одних и тех же критериев. И лишь благодаря провиденциалистской посылке этот хаос обретает видимость порядка: общество раннерабовладельческое потому, что оно развилось в рабовладельческое; общество раннефеодальное лишь потому, что оно развилось в феодальное. Обстоятельства, детерминировавшие эту эволюцию, теряются, и все сводится к некой таинственной сущности, заложенной в этих социально-исторических организмах.
Используя же понятие «формации» в позитивистском ключе, мы неизбежно приходим к необходимости более свободного обозначения им качественно различных состояний социора. Скорее всего, мы подчеркнем это еще раз, перечень формаций аграрной стадии должен быть существенно расширен с тем, чтобы более полно охватить имеющиеся исторические феномены. Кроме того, необходимо демистифицировать механизмы смены различных состояний социора и отказаться от попыток обнаружить в них руку всемирно-исторического Провидения.
II. Смена стадий всегда есть смена формаций. В принципе это достаточно очевидно. Но, может быть, несколько слов на эту тему будут нелишними. Способ хозяйствования – это лишь абстракция, выражающая определенную сущность целого набора способов производства. Аграрное или индустриальное хозяйство никогда не существуют сами по себе. Они всегда оказываются оформлены в определенный социальный тип. Соответственно, смена способа хозяйствования есть всегда смена социальных типов или, иначе говоря, формаций.