Коммуна

Домбровского перенесли сначала в ратушу, а затем ночью – на кладбище Пер-Лашез. На площади Бастилии тело положили у подножия колонны, и при свете факелов, образовавших над трупом огненный купол, федераты, шедшие на смерть, приветствовали мертвого героя. Утром он был погребен на кладбище Пер-Лашез, и саваном ему послужило красное знамя.

– Вот, – сказал Верморель, – тот, кого обвиняли в измене!.. Поклянемся, – прибавил он, – что выйдем отсюда только для того, чтобы умереть!

Брат покойного, офицеры его и часть солдат окружали гроб.

Батиньоль и Монмартр были уже взяты. Теперь шла уже просто резня; Элизе-Монмартр был завален трупами. Вдруг, как факелы, вспыхнули Тюильрийский дворец, Государственный совет, здания Почетного легиона и Счетной палаты.

Кто знает, так ли легко будет королям возвратиться, когда эти монархические притоны будут уничтожены!

Увы, целые тысячи королей – денежных королей – вернулись вместе с буржуазией!

Раньше знали только одного монарха: деспотизм империи казался единоличным.

Теперь у деспотизма выросли новые головы; таким он останется и впредь.

Тьер, узнав о взятии Монмартра, следуя своей обычной манере, тотчас же по телеграфу сообщил об этом провинции.

Но языки пламени, вырывавшиеся из зданий, доказывали ему, что Коммуна не умерла.

Это был час беспримерной самоотверженности, неслыханного героизма. Но это был и роковой час, час разгула репрессий. Версальцы принялись косить людей, как траву.

В то время как на кладбище Пер-Лашез отдавали последний долг Домбровскому, был разыскан скрывавшийся на одной из семи заведенных им в Париже конспиративных квартир Вейсе. Его отвели к Новому мосту, где по приказу Ферре он был публично расстрелян за попытку подкупа Домбровского. Перед смертью он произнес следующие странные слова:

– Вы ответите за мою смерть перед графом Фабрице[153].

П…, комиссар Коммуны, произнес тогда, обращаясь к толпе:

– Этот негодяй – версальский агент: он хотел подкупить наших военачальников. Так умирают предатели!

В каждом квартале, захваченном версальцами, устраивалась настоящая бойня. Жажда крови разгорелась до такой степени, что версальцы убивали даже собственных агентов, выходивших им навстречу.

Уцелевшие федераты владели еще XI округом. Члены Коммуны и Центрального комитета собрались в библиотеке мэрии. Делеклюз подымается и трагическим, похожим на шепот голосом требует, чтобы члены Коммуны, опоясавшись красными шарфами, произвели смотр батальонам. Ему рукоплещут.

И, словно отзываясь на этот призыв, батальоны, теснясь, сами начинают наполнять залу под гром орудий. Происходит такая величественная сцена, что окружающие Делеклюза люди начинают верить в возможность победы.

Ищут начальника инженерных частей. Его нет, быть может, он уже погиб.

Комитет общественного спасения будет действовать, не дожидаясь отсутствующих. Смерть все равно поджидает их. Каждый будет биться до последней капли крови.

В предместье Сент-Антуан стоят три орудия. Прилегающие улицы забаррикадированы.

На площади Шато-д’О возведена стена из булыжника, вынутого из мостовой; на ней два орудия.

Здесь командует Брюнель, на Шомонских высотах – Ранвье.

Вроблевский укрепился на Бютт-о-Кайль. Там еще надежда не потеряна.

У ворот Сен-Дени и Сент-Мартен также еще держатся федераты. Может быть, Делеклюз прав и Коммуна победит? Во всяком случае, Париж умрет непобежденным.

На лестнице, ведущей в мэрию XI округа, сидят, прижавшись друг к другу, женщины и молча шьют мешки для баррикад.

Члены комиссии безопасности собрались в зале мэрии. В момент гибели они окажутся на высоте положения.

Как и Делеклюз, Ферре, Варлен, Ж. Б. Клеман и Верморель сохраняют непоколебимую веру – конечно, в неизбежность смерти.

Ураганный обстрел несется с двух сторон. На площади Шато-д’О вихрь картечи особенно страшен. В эту грозную минуту там появляется Делеклюз.

Лиссагарэ, свидетель геройской смерти Делеклюза, следующим образом описывает эту смерть: