Коммуна

На другой чаше весов лежат горы трупов. Прошло время, когда Коммуна говорила: «Для вдов и сирот мы не различаем цвета их знамени: Коммуна только что послала хлеба 74 женщинам, женам тех, кто нас расстреливает».

Это было недавно: но теперь не время для милосердия.

Ворота кладбища Пер-Лашез, где укрылись для последнего боя федераты, разбиты версальскими ядрами.

У Коммуны нет больше запасов, но она будет сражаться до последнего патрона.

Горсточка храбрецов с кладбища Пер-Лашез дерется против целой армии; бой идет среди могил, в канавах и склепах; бьются врукопашную саблями, штыками, прикладами ружей, чем попало; более многочисленная, лучше вооруженная, сохранившая свои силы для расправы с Парижем версальская армия крошит горсточку храбрецов.

У высокой белой стены, выходящей на улицу Мира, были расстреляны оставшиеся в живых герои. Они пали с криком:

– Да здравствует Коммуна!

Как всегда, вторичными залпами приканчивали тех, кто не был добит первым залпом. Некоторые испустили последнее дыхание под грудами трупов, иные даже – под землей.

Другая горсть опоясанных красными шарфами бойцов последних часов Коммуны отправляется к баррикаде на улице Фонтен-о-Руа; к ним присоединяются и другие члены Коммуны и Центрального комитета: в этот смертельный час большинство и меньшинство протягивают друг другу руки.

Над баррикадой развевается огромное красное знамя: тут оба Ферре, Теофиль и Ипполит, Ж.-Б. Клеман[159], Гамбон[160], какой-то гарибальдиец, Варлен, Верморель, Шампи[161].

Только что взята баррикада на улице Сен-Мор. Баррикада улицы Фонтен-о-Руа упорствует и сыплет картечью в окровавленное лицо Версаля. Но нет, уже чувствуется приближение свирепой стаи волков; в руках Коммуны лишь крошечная частица Парижа: от улицы Фобур-дю-Тампль до бульвара Бельвиль. На одно мгновение версальцев останавливает баррикада на улице Рампонно с ее единственным защитником. В тот момент, когда смолкают орудия кладбища Пер-Лашез, продолжают держаться еще только одни защитники улицы Фонтен-о-Руа.

Но надолго ли им хватит картечи? Снаряды версальцев разрываются над их головами.

В тот момент, когда они в последний раз заряжают свои пушки, прибегает молодая девушка, предлагая защитникам баррикады свои услуги. Она пришла с баррикады на улице Сен-Мор, ее убеждают уйти с этого страшного места, но она, не слушая ничего, остается.

Через несколько мгновений баррикада со страшным грохотом выпускает зараз все оставшиеся снаряды и замолкает вслед за этим громовым залпом, который долетел до нас в Сатори, где находились пленники.

Ж.-Б. Клеман посвятил много позже следующую песню «О вишнях» героине последних минут последней баррикады – этой девушке, которой больше никто не видал.

О, как люблю я эту пору вишен!
От той поры дано мне сохранить
На сердце рану.
И никаких богатств коварному обману
Моей тоски по ней не утолить…
О, как люблю я вишенную пору
И в сердце памятку о ней.

Коммуна умерла, похоронив под собой тысячи неведомых героев.

Как страшен был этот последний потрясающий и глухой залп из пушек с двойным зарядом! Мы хорошо чувствовали, что это конец, но упорные, как это всегда бывает с побежденными, мы не хотели в этом сознаться.

Я стала уверять, что слышала еще несколько залпов. Стоявший тут же офицер побледнел от ярости, а может быть, от страха, что это правда.

В тот же день, в воскресенье 28 мая, маршал Мак-Магон велел расклеить по безлюдному Парижу следующее объявление:

Жители Парижа!

Французская армия пришла вас спасти. Париж освобожден: в четыре часа наши солдаты овладели последними позициями, занятыми инсургентами. Ныне борьба окончена: порядок, труд и безопасность вновь вступают в свои права.

Маршал Франции, главнокомандующий Мак-Магон, герцог Маджентский

В это же воскресенье в районе улицы Лафайет был арестован Варлен; ему связали руки, и так как имя его привлекло всеобщее внимание, его вскоре обступила целая толпа черных от пороха и пыли людей.

Солдаты окружили его, чтобы отвести к пригорку, где находилось лобное место.

Толпа становилась все гуще, но это была не та толпа, которую знали мы, – волнующаяся, впечатлительная, благородная, а другая – та, которая после поражения прославляет победителей и осыпает оскорблениями побежденных, воплощение вечного „Vae victis!“[162]

При падении Коммуны эта толпа деятельно помогала окончательному ее удушению.

Сначала хотели расстрелять Варлена у стены, что у подножия холма, как вдруг раздался чей-то голос:

– Надо еще поводить его!

Другие подхватили:

– Пойдем на улицу де Розье!