Коммуна

Вызволил их оттуда один федерат, которого они только что арестовали; не желая его расстреливать, они оставили его в живых. Конечно, они умолчали об этом, иначе бы начальство предало их самих смертной казни. Но они стали рассказывать про катакомбы самые ужасные вещи.

Распространился слух, что вооруженные федераты прячутся в «американских каменоломнях». Увлечение этими охотами, организованными по образцу английских охот на лисиц, стало ослабевать.

Иной раз случается, что лиса замечает охотников и собак, но, усталая от погони, «ленится» обратиться в бегство.

И вот такое же равнодушное нежелание утруждать себя, отвращение к бегству овладело и преследуемыми людьми.

Некоторые из них умерли там с голоду, грезя о свободе.

Версальские офицеры, будучи полными хозяевами жизни заключенных, распоряжались ею по собственному усмотрению.

Теперь митральезы пускались в ход меньше, чем вначале; если число приговоренных к казни превышало десять, к услугам палачей были удобные застенки, крепостные казематы, которые запирались; если же трупы чересчур загромождали их – под рукой был Булонский лес: убийство можно соединить с прогулкой.

Но так как груды трупов валялись повсюду, в город стали слетаться огромные страшные рои трупных мух, привлекаемые зловонием этой громадной мертвецкой. Тогда победители из опасения чумной эпидемии прекратили казни.

Смерть от этого ничего не потеряла: заключенные томились в оранжереях, подвалах, в Версале, в Сатори; везде было страшно тесно, раненые не имели даже белья. Заключенных кормили хуже, чем животных. Девять десятых из них вскоре умерли от лихорадки и истощения.

Некоторые из них сходили с ума, увидев за решеткой своей тюрьмы жену или детей.

В то же время дети, женщины, старики бродили вокруг общих могил, стараясь опознать своих среди кучи трупов, которые беспрерывно подвозились на телегах.

Понурив голову, с воем рыскали тут же тощие собаки; чтобы прекратить вой бедных животных, достаточно было удара сабли, – когда же горе женщин или стариков выражалось слишком шумно, их арестовывали.

В первые дни было объявлено – не знаю точно кем – обещание награды 500 франков за указание местопребывания кого-либо из членов Коммуны или Центрального комитета; об этом говорили и во Франции, и за границей. Многие соблазнялись этой наградой за предательство.

Уже 20 мая[164] версальское правительство обратилось со следующим циркуляром к своим представителям за границей:

Милостивый государь!

Гнусные преступления злодеев, побежденных героическими усилиями нашей армии, отнюдь нельзя рассматривать как действия политического характера; они относятся к числу деяний, предусматриваемых и караемых законами всякого цивилизованного народа.

Убийства, грабежи, поджоги были введены у них в систему и организованы с какой-то адской изобретательностью. Виновники их, конечно, не могут рассчитывать ни на какое другое убежище, кроме того, где их ждет законное возмездие.

Ни одна нация не может оставить их безнаказанными. Для какой угодно страны присутствие подобных злодеев и позорно и опасно. Ввиду этого, как только вам станет известно, что кто-нибудь из числа лиц, замешанных в парижских преступлениях, переступил границу страны, в которой вы аккредитированы, предлагаю вам тотчас же требовать от местных властей немедленного задержания вновь прибывшего, а равно безотлагательно известить меня об этом, дабы я мог урегулировать вопрос, потребовав выдачи преступников.

Жюль Фавр

Англия оставила это требование без ответа и принимала беглецов Коммуны; только испанское и бельгийское правительства заявили Версалю о своем согласии выдавать «преступников».

Но Бельгия, где было совершено нападение на дом Виктора Гюго, который оказал гостеприимство беглецам, хотя и не имел о них точных сведений, – Бельгия, уяснив себе истинное положение дела, открыла свои двери изгнанникам и больше не затворяла их…