Читаем Коммуна полностью

Коммуна

– Это вы распорядились доставить на баррикаду статуи святых?

– Ну, само собой разумеется, – ответила она, – ведь статуи из камня, а те, которые умирали на баррикаде, были живыми людьми.

Осужденная за этот поступок к ссылке и заключению в крепость, она, однако, не могла быть отправлена морем, так как здоровье ее было слишком расшатано.

Другая, уже старая женщина, гражданка Луи, не совершила ровно ничего, но ее дети сражались против версальцев; на суде она позволяла говорить против себя все что угодно, воображая, что ее осуждение спасет ее детей. С этим убеждением она и умерла в Каледонии, и никто из нас не осмелился сказать ей, что, по всей вероятности, дети ее погибли. Она была уверена, что они живы, но только не могут ей дать знать о себе.

Другая дама, Руссо-Брюто, которую мы называли маркизой за точеный профиль ее молодого лица, обрамленного седыми волнами волос, зачесанных высоко по моде времен пудреных париков, попала к нам только потому, что один из ее родственников, носивший ту же фамилию, был замешан в движении. Конечно, она не была враждебно настроена к Коммуне, но революционеркой стала лишь после своего пребывания в Каледонии.

В таком же положении находилась Адель Виар: ее считали родственницей члена Коммуны Виара; виновна она была только в том, что ухаживала за ранеными.

Елизавета Ретиф, Сюетан, Марше, Папавуан, которым смертная казнь была заменена каторжными работами, тоже лишь ухаживали за ранеными. Это не помешало правительству отправить всех четырех в Кайенну, откуда Ретиф уже не вернулась.

Во вторник 24 августа 1873 года, в 6 часов утра, нас вызвали для отправки на место ссылки.

Накануне я виделась с матерью и в первый раз заметила, что ее волосы поседели. Бедная мать!

У нее было в то время двое братьев и две сестры, которые все очень ее любили; одна из сестер, человек довольно состоятельный, решила взять ее к себе. Далеко не все могли быть так спокойны за своих, как я; значит, мне нечего было жаловаться.

Нас выкликали по списку, присланному правительством; из него исключены были только больные (им в тюрьме жилось хуже, чем нам в Каледонии) и престарелые. Итого нас было двадцать человек, и шли мы по списку, кажется, в следующем порядке:

1 – Луиза Мишель, 2 – Лемель, 3 – Мария Кайе, 4 – Леруа, 5 – Викторина Горже, 6 – Мария Маньян, 7 – Елизавета Деги, 8 – Адель Дефоссе, по мужу Виар, 9 – Луи, 10 – Байль, 11 – Тальефер, 12 – Терон, 13 – Леблан, 14 – Аделаида Жермен, 15 – Орловская, 16 – Брюто, 17 – Мария Брум, 18 – Мария Смит, 19 – Мария Шиффон, 20 – Аделина Рожиссар; последние две присоединились к нам только через год или два.

Версальской юстицией ко времени нашего отплытия было вынесено 32 905 приговоров, из коих 105 – смертных (к счастью, 33 заочных).

Сорок шесть детей младше 16 лет были посажены в исправительные дома в наказание за то, что отцы их расстреляны, или за то, что они были усыновлены Коммуной.

Много заключенных умерли: само правительство призналось в 1179 смертных случаях в тюрьмах.

В 1879 году судебное ведомство сделало общий подсчет жертв по своим же официальным данным; оказалось, что через версальские суды прошли 5000 солдат и 36 309 граждан.

Число смертных приговоров равнялось к этому времени 270, из них 8 падало на женщин.

Этот общий итог изложен у Лиссагарэ («История Коммуны») следующим образом:

Смертная казнь – 270, в том числе 8 женщин.

Каторжные работы – 410, в том числе 29 женщин.

Ссылка с заключением в крепость – 3989, в том числе 20 женщин.

Долголетнее тюремное заключение – 1269, в том числе 8 женщин.

Простое заключение – 64, в том числе 10 женщин.

Общественные работы – 29.

Три месяца тюрьмы и менее – 432.

От трех месяцев до одного года – 1622, в том числе 90 женщин и 1 ребенок.

Свыше одного года – 1344, в том числе 15 женщин и 4 детей.

Изгнание – 322.