Хоремм начал Вечную карьеру в ранге Наблюдателя. Компьютеры существовали в утонченной атмосфере чистой математики, Графисты блуждали в нескончаемых вероятностных джунглях, а Социологи строили уязвимые для критики теории о взаимосвязях людей и вещей. Наблюдатели же выходили во Время по расписанию и обеспечивали их всех данными для работы.
Однако Наблюдателей мало кто ценил. Литература Вечности кишела восхвалениями гениальных Компьютеров, безукоризненных Графистов, пытливых Социологов; немногие уделяли хоть пару слов Наблюдателям, собирающим исходные факты, и еще меньшее внимание — Техникам, которые одним движением могли поменять жизни миллиардов.
Уже пять лет Хоремм служил Техником. Большую часть этого срока он проработал у Твиссела в прямом подчинении. Твиссел приказывал, и Твиссела восхваляли за результаты исполнения приказов. Хоремм приводил приказы в действие, и Хоремма за это недолюбливали. Было похоже, что Вечные, бессильные полностью отринуть коллективную вину за игры в богов с жизнями поколений, предпочли свалить ее груз на Техников как непосредственное воплощение.
Наблюдая за обществами, практикующими смертную казнь, Хоремм отмечал аналогичное различие в отношении к уважаемым судьям, которые выносили смертные приговоры, и гражданским служащим, которые приводили их в исполнение. Именно последние подвергались общественному остракизму.
Хоремма это не печалило. Он испытывал своего рода мрачное удовлетворение, работая Техником Твиссела. Он бы ни на что не променял свою должность.
Превыше всего ценил он проект, которому Твиссел присвоил условное название
Это его устраивало. Умей Хоремм улыбаться, он бы сейчас улыбнулся. В исключительной изоляции «чайника», странствующего по коридорам бесконечных столетий, он бы, вероятно, даже позволил себе громко расхохотаться. Однако он чувствовал лишь хладнокровное удовлетворение: работа, отнявшая десяток лет физиовремени, приближалась к кульминации, пока столетия менялись вокруг «чайника», мчались мимо и сквозь него.
Наконец «чайник» плавно замедлился и остановился; Реальность проявилась из окружавшего аппарат тумана.
Хоремм не отвлекся на зрелище действительности нового столетия, как ни тривиальны могли оказаться ее отличия от привычных ему. Он слишком долго проработал на этой должности, чтобы расходовать время на непродуктивные наблюдения, не имеющие касательства к делу.
К тому же он находился еще не во Времени, а в секции Вечности, отведенной под нужды 2456-го столетия. Барьер, разграничивавший Вечность и Время, выглядел бы черным, как тьма первозданного хаоса, но бархатное бессветие его пронизывали характерные сполохи, отмечая дефекты субмикро-скопического уровня, избавиться от которых не удастся, покуда действует принцип неопределенности.
Хоремм аккуратно подъюстировал положение барьера и шагнул через него ровно в ту секунду Времени, какая была сочтена оптимальной для его задания по результатам пространственно-временного анализа. Барьер воссиял неощутимым пламенем, реагируя на перемещение массы сквозь него, из Вечности во Время.
Усеивавшие Вечность барьеры ежесекундно потребляли энергию, эквивалентную выходу дезинтеграции миллиона тонн вещества. Но в энергии недостатка не было. За двадцать миллиардов лет по верховремени полыхала финальная Новая, некогда бывшая Солнцем: миллион солнечных эквивалентов энергии, бери сколько хочешь[4]
Что же, хотя бы
Хоремм обнаружил, что стоит в машинном зале. Зал был пуст и останется пустым два часа тридцать шесть минут в текущей Реальности; в грядущей же Реальности — на две минуты дольше. Тщательные расчеты продемонстрировали, что его личное присутствие здесь не возымеет влияния на Реальность. Хотя никакое, сколь ни случайное, перемещение во Времени не могло обойтись без едва заметного напряжения ткани Реальности, минимально необходимого для квантовых изменений уровня достигали не все.
Следующее действие Хоремма выглядело, вероятно, еще тривиальнее, чем сам факт его присутствия здесь. Он взял с полки пустой контейнер и переложил его на пустующее место полкой ниже.