Конец века в Бухаресте

Журубица чувствовала: что-то мешает ему говорить. Каким бы Иванчиу ни был хитрым и предусмотрительным, он не столько осторожничал, сколько боялся. Катушка пыталась сообразить, в чем тут дело, и вдруг, отбросив всякую стеснительность, заявила:

— Знайте, что муж мой умер и я больше не живу с Янку! Чего мне от вас это скрывать?! Посмотрите на меня: разве Янку мог бы так меня одеть?

Доказательство выглядело неопровержимо, особенно когда на него было обращено внимание. Действительно, насколько Иванчиу знал Урматеку, трудно было предположить, что это он разодел Катушку в меха. Значит, она явилась не от Янку, чтобы испытывать Иванчиу неведомо ради какой цели. Таким образом камень с его души спал! Но все-таки зачем же она явилась? Другое, хотя и не такое страшное подозрение, зашевелилось у него в голове. Но как бы там ни было, лицо Иванчиу просветлело, и он изредка поднимал глаза и поглядывал на Катушку. Журубица поняла, что она сделала правильный ход.

— Да, да! Все так оно и есть, как вы думаете! — принялась уверять она Иванчиу, стараясь не упустить мгновения и не дать рассеяться впечатлению, какое произвело ее признание. — Я больше не желаю делать лишь то, что ему в голову взбредет! Должен и он когда-нибудь почувствовать, что и другие люди не дураки! И пусть не думает, что они все забывают!

Журубица отхлебнула из чашечки. Наконец-то Иванчиу уловил, куда клонит эта женщина. Все выглядело совсем не так, как предполагал он. Скорее всего она задумала отомстить Урматеку. Что там на душе у этой Катушки, это ее дело, но почему она вспомнила о нем? И с видом самым благодушным Иванчиу проговорил:

— Много чего бывало в жизни, но Янку мне старый друг.

Предусмотрительный купец не спешил Журубице навстречу, считая это опасным.

— Друг? Это он-то вам друг? — возмутилась Журубица. — Вы что, забыли, сколько он вам доставил неприятностей?

Журубица быстро перечислила понесенные Иванчиу потери — скорее предполагаемые, чем известные ей. На первом месте, конечно, был сад в Пьетрошице и поместье в Бэлэшоень, которые Урматеку незаметно прибрал к рукам. Однако Иванчиу, помня о тех барышах, которые он получил благодаря Урматеку, пропустил мимо ушей все эти доводы, но главным образом все-таки потому, что не понимал, чего Журубице надо. Тогда она поведала Иванчиу все, о чем узнала и что задумала. Объяснила как могла тот обман, который совершил Урматеку при покупке поместья. Сказала, что знает одного прокурора, который готов начать расследование по этому делу, но не для того, чтобы осудить Урматеку, заверила она Иванчиу, только чтобы припугнуть и умерить его аппетиты, а то он над всеми насмехается и никого не боится.

Изложив свои планы, Журубица стала понятней и ближе Иванчиу, затронув ту сторону его души, которой сам он давно уже не касался. Грози Янку что-то серьезное, он отмел бы все это с негодованием. Но раз Янку не грозил даже судебный приговор, то почему бы ему, Иванчиу, не отыграться и за тот страх, который он испытывал перед Урматеку, и за все насмешки, которые он всю жизнь терпел от Янку и от которых защищался только молчанием. Но, услыхав, что должна быть составлена бумага, где изложены будут все грехи Янку, и бумагу эту ему придется подписать, и вполне возможно, что Урматеку увидит ее подшитой к делу, Иванчиу вновь перепугался и заявил Журубице, что подписывать он ничего не станет.

Видя, что Иванчиу никак не одолеть своего страха, Журубица попыталась зайти с другого конца.

— Значит, не хотите держать Янку в ежовых рукавицах? Ладно! Тогда он вас будет держать в руках и будет вам в них несладко!

Угроза эта, случайно пришедшая Журубице на ум, немного расшевелила тугодума Иванчиу.

Держит его Янку в руках? Держит. Давно уже держит, поэтому Иванчиу так и боится всяких дьявольских выдумок Урматеку, которых и предвидеть-то никак нельзя. Чуть что придет в голову, он тут же вынимает письмо, где эта злосчастная смерть в лесу описана, и сует ему под нос! Сколько уж раз пытался он избавиться от этого письма! А что, если на этот раз и удастся?! Вроде бы это возможно! И впервые в жизни, не желая терять счастливого случая, Иванчиу доверился наконец, и доверился он Катушке. Со свойственной ей прозорливостью она старалась укрепить уверенность и поддержать счастливую мысль, которая забрезжила в тяжеловесных мозгах Иванчиу. Догадавшись, что сомнения вновь начинают его одолевать, Журубица тут же пресекла их:

— Ай-яй-яй! Чего о беде думать до времени? Если и ждать неприятностей, то в первую голову мне, а не вам, но господь милостив, глядишь, все и обойдется! Вот увидите, Янку сам прибежит с письмом да еще будет умолять о прощении!

Возбужденно шагая взад и вперед по тесной комнатушке, Журубица, охваченная радостью, даже не заметила, что порвала волан на своей шелковой юбке, задев подолом за щепу, наваленную у печки. Иванчиу, водрузив на нос захватанные липкими пальцами очки, писал донос на Урматеку. Время от времени он останавливался: вновь обуревали его сомнения, вновь одолевал страх, и он спрашивал Журубицу, когда он сможет получить долгожданное письмо.