Конец века в Бухаресте

Но все это вместе, включая отчаянные вопли Лизаветы на кухне и беспокойство из-за того, что дело все еще не закрыто, вынудило Урматеку отправиться к господину прокурору Александру Ханджиу. Янку с самого начала постарался проникнуться сознанием того, от чьего имени он будет говорить с прокурором. С величественным видом прошествовав по коридорам суда, небрежно бросая направо и налево «привет, ребята», он оказался в приемной прокурора, где его попросили подождать. Рассматривая сквозь усеянное морозными звездочками стекло заснеженный парк Чишмиджиу, он еще раз повторил, кто он такой. Когда открылась дверь в кабинет прокурора и на пороге появился полицейский пристав, Янку с достоинством произнес свое имя:

— Господин адвокат Урматеку, председатель управления государственными чиновниками, явился от имени господина министра юстиции! Так и доложи, любезный! — Тут Янку вложил в руку пристава монету.

— Слушаюсь, господин Янку! — проговорил пристав, знавший Урматеку вот уже тридцать лет и немало удивленный услышанным.

Адвокат Урматеку, оказавшись перед прокурором Ханджиу, был весьма любезен и проявил особое участие и озабоченность судьбою Тыркэ, как будто тот был его клиентом.

— Что мы делаем с этим несчастным Тыркэ, господин прокурор? — спросил он довольно непринужденно и протянул руку судейскому чиновнику.

— Собираем материалы, как вам известно! — отвечал молодой человек, приглашая Янку садиться.

— И долго это будет продолжаться?

— Пока не соберем всех доказательств.

— Каких доказательств? Вы что, свидетелей не могли найти?

— Свидетели есть.

— Хотел бы я на них посмотреть! — усмехнулся Урматеку, потом, приняв вдруг серьезный вид, проговорил: — Знайте, дорогой прокурор, что об этом деле уже известно господину министру, и он полагает, что вы проявляете излишнее рвение. Как раз сегодня утром мы говорили о вас! — И Урматеку пристально посмотрел через стол на Ханджиу и добавил: — Эх, дорогой! С таким несчастьем, как этот Тыркэ, все возитесь?!

— Что поделаешь, если попался только он, да к тому же сам признался? — отозвался прокурор.

— По глупости попался.

— Извиняюсь, господин адвокат. Я полагаю, из-за честности.

— Браво! Это мне нравится! Вот видите, вы меня и успокоили! А теперь скажите, чем это пахнет?

— Этого и я не знаю, пока не закончится следствие.

— Ладно, ладно. Зато я знаю, и другие узнают, и все будет хорошо!

Урматеку встал. Он старался оттянуть время и сменить тему разговора. Пока Янку осматривал кабинет, Ханджиу с любопытством разглядывал его самого. Наконец-то перед ним стоял этот человек, о котором он столько слышал, и по преимуществу дурное. Хитрость, ум и некую изворотливость можно было разглядеть сразу, но вместе с тем (как это ни странно!) веяло от него и старомодной наивностью. «Чувствуется, — думал прокурор, — что этот человек мелко плавает, что он способен плести только домашние интриги с крестниками, племянниками, приятелями по застолью и доверчивыми боярами. Иногда ему удается спрятать концы в воду и перед правосудием, поскольку он знает толк в крючкотворстве и делопроизводстве. Но он нисколько не похож на человека, который расставляет сети широко, смотрит вдаль и не торопится вытаскивать улов. Одним словом, нет у него политической жилки! Но он славный — тут уж ничего не скажешь, — размышлял Ханджиу, — есть в нем что-то привлекательное. Он, должно быть, чрезвычайно приятен, когда к нему не питаешь недоверия, а он хочет быть тебе другом. И этот человек мог бы стать моим тестем, если бы я захотел!» — подумал Ханджиу, и это вовсе не показалось ему странным.

Заметив на тарелке, затерявшейся среди папок, два яблока, Урматеку решил, что Ханджиу сладкоежка, и вновь отметил про себя, что для своих лет прокурор толстоват. На этажерке с книгами ему бросилась в глаза бронзовая статуэтка, полузавернутая в бумагу, словно ее намеревались отнести в дом. Она действительно оказалась в кабинете случайно, это фигурка «Рыбачки», отлитая в какой-то из мастерских в Германии, но так грубо, что виден был незашлифованный шов на месте соединения двух половинок формы.

— Вы любите искусство, дорогой прокурор, как я могу заметить, — заговорил Урматеку.

— Очень! Особенно когда это высокое искусство! — ответствовал Ханджиу, гордо поглаживая «Рыбачку», весьма довольный тем, что ее заметили.

— Я тоже! Знаете, у меня дома, можно сказать, почти музей! Я уже лет двадцать собираю!