Конституция свободы

2. Прогрессивное налогообложение, как и многие другие аналогичные меры, приобрело свое нынешнее значение в результате того, что его вводили хитростью под ложными предлогами. Когда во время Французской революции, а потом в разгар социалистической агитации перед революциями 1848 года оно откровенно превозносилось как инструмент перераспределения доходов, эта идея была решительно отвергнута. «Следовало бы лишить жизни автора, а не проводить в жизнь этот проект», – возмущенно отреагировал либерал Тюрго на несколько более ранние предложения подобного рода[729]. Когда в 1830-х годах прогрессивное налогообложение получило более широкую поддержку, Дж.Р. Мак-Куллох выразил свое главное возражение против нее в часто цитируемом высказывании: «В тот момент, когда вы отвергнете кардинальный принцип взимания со всех индивидов одной и той же пропорциональной доли их дохода или их имущества, вы окажетесь в море без руля и компаса, и тогда не будет такой несправедливости или глупости, которой вы не сможете совершить»[730]. В 1848 году Карл Маркс и Фридрих Энгельс открыто предложили «высокий прогрессивный налог» как одну из мер, посредством которых после первого этапа революции «пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства». И эти меры они описывали как средства «деспотического вмешательства в право собственности и буржуазные производственные отношения», «мероприятия, которые экономически кажутся недостаточными и несостоятельными, но которые в ходе движения перерастают самих себя и неизбежны как средство для переворота во всем способе производства»[731]. Но общее отношение было хорошо подытожено в высказывании А. Тьера: «Пропорциональность – это принцип, а прогрессия – это просто отвратительный произвол»[732], – и Джона Стюарта Милля, отозвавшегося о прогрессивном налоге как об «умеренной форме грабежа»[733].

Но после того как первый удар был отражен, агитация за прогрессивный налог возродилась в новой форме. Социальные реформаторы, в целом отмежевываясь от стремления изменить распределение доходов, стали доказывать, что совокупное налоговое бремя, предположительно определяемое из других соображений, должно быть распределено в соответствии со «способностью платить», чтобы обеспечить «равенство жертв», и что лучше всего этого можно достичь, взимая подоходный налог по прогрессивной шкале. Из выдвинутых в поддержку этого многочисленных аргументов, до сих пор сохранившихся в учебниках по государственным финансам[734], в конце концов дело решил один, казавшийся самым научным. Мы на нем немного задержимся, потому что некоторые до сих пор верят, что он дает научное обоснование прогрессивного налогообложения. Основная идея сводится к убыванию предельной полезности последовательных актов потребления. Несмотря на абстрактный характер, а может и благодаря ему, эта идея оказала на многих огромное влияние, сделав научно респектабельным[735] то, что прежде считалось основанным на произвольных постулатах[736].

Однако современные достижения в области анализа полезности полностью разрушили основания этого аргумента. Он стал неправомерным отчасти потому, что в целом произошел отказ от представления о возможности сравнения полезностей разных людей[737], а отчасти потому, что более чем сомнительна применимость концепции убывающей предельной полезности как таковой к доходу в целом, иными словами, непонятно, есть ли вообще смысл в том, чтобы учитывать в качестве дохода все выгоды, которые человек получает от использования своих ресурсов. Из общепринятого ныне представления, что полезность – это чисто относительное понятие (иными словами, мы можем сказать лишь то, что нечто имеет большую, равную или меньшую полезность по сравнению с чем-то другим, и бессмысленно говорить о степени полезности какой-либо вещи самой по себе), следует, что мы можем говорить о полезности (и об убывающей полезности) дохода, только если выразим полезность дохода с помощью другого желаемого блага, такого как досуг (или возможность избежать усилий). Но если проследить логическую цепочку следствий из утверждения, что полезность дохода, выраженного в усилиях, уменьшается с его ростом, мы придем к курьезному заключению. По существу это будет означать, что по мере роста дохода человека стимул, выраженный в виде дополнительного дохода, необходимый, чтобы побудить к одному и тому же дополнительному усилию, будет увеличиваться. Это может дать аргументы в пользу регрессивного налогообложения, но уж никак не в пользу прогрессивного. Однако вряд ли стоит дальше развивать эту мысль. Сегодня не приходится сомневаться, что использование анализа полезности в теории налогообложения было прискорбной ошибкой (ответственность за которую разделяют и некоторые из числа самых выдающихся экономистов своего времени), так что чем скорее мы избавимся от путаницы, которую она породила, тем лучше.