Конституция свободы

3. В конце XIX века сторонники прогрессивного налогообложения, как правило, подчеркивали, что их цель – только равенство бремени, а не перераспределение доходов; кроме того, они полагали, что эта цель может оправдать только «умеренную» степень прогрессии, а «чрезмерное» ее использование (как во Флоренции XV века, где ставки доходили до 50%) следует, разумеется, признать недопустимым. Хотя все попытки предложить объективный критерий для приемлемой величины прогрессии успеха не дали и хотя возражение, что если сам принцип будет принят, можно будет с одинаковым успехом обосновать любое повышение степени прогрессивности налога, осталось без ответа, дискуссия полностью переместилась в контекст обсуждения идеальных ставок, влияние которых на распределение дохода будет пренебрежимо мало. Утверждение, что ставки не удержатся в этих границах, считалось злонамеренным искажением аргументации, демонстрирующим предосудительное отсутствие веры в мудрость демократического правления.

Именно в Германии, тогдашнем лидере «социальных реформ», сторонники прогрессивного налогообложения сломили сопротивление оппонентов, и это положило начало его современному развитию. В 1891 году Пруссия ввела прогрессивный подоходный налог с диапазоном ставок от 0,67 до 4%. Тщетно Рудольф фон Гнейст, почтенный лидер движения за Rechtsstaat, недавно достигшего своей цели, протестовал в ландтаге, говоря, что это означает отказ от фундаментального принципа равенства перед законом, «от самого священного принципа равенства», единственного барьера, защищающего от посягательств на собственность[738]. Сама незначительность налогового бремени, создаваемого в соответствии с новым подходом, сделала все попытки противостоять ему на принципиальной основе неэффективными.

Хотя за Пруссией вскоре последовал ряд других континентальных стран, потребовалось почти двадцать лет, чтобы движение добралось до великих англосаксонских держав. Лишь в 1910 и 1913 годах Великобритания и США приняли прогрессивную шкалу, доходившую до внушительных тогда 8,25 и 7% соответственно. Однако за тридцать лет максимальные ставки поднялись до 97,5 и 91%.

Таким образом, на протяжении жизни одного поколения произошло то, чего, как в течение полувека доказывали сторонники прогрессивного налогообложения, произойти не могло. Это изменение абсолютной величины ставок, разумеется, полностью преобразило характер проблемы, сделав ее иной не только количественно, но и качественно. Все попытки обосновать такие ставки способностью платить были впоследствии отброшены, и на свет было извлечено изначальное, но долго замалчивавшееся оправдание прогрессивного налогообложения как инструмента более справедливого распределения доходов[739].Вновь стало общепринятым мнение, что единственное основание для защиты прогрессивной шкалы налогообложения в целом – желательность изменения распределения доходов и что это оправдание не может опираться ни на какие научные аргументы, но должно быть просто-напросто признано как политический постулат, то есть как попытка навязать обществу модель распределения, устанавливаемую решением большинства.

4. Обычно такое развитие событий объясняется тем, что без применения крутой прогрессивной шкалы имевший место в последние сорок лет значительный рост государственных расходов был бы невозможен или как минимум налоговое давление на бедных стало бы невыносимым, а также тем, что когда была признана необходимость облегчить положение бедняков, некая степень прогрессивности налогов оказалась неизбежной. Однако при ближайшем рассмотрении это объяснение оказывается чистым мифом. Мало того что налоговые поступления от применения самых высоких ставок, по которым облагаются самые большие доходы, настолько незначительны в сравнении с общей величиной налоговых сборов, что никак не могут облегчить налоговое бремя всех остальных групп; вдобавок к этому, на протяжении долгого времени после введения прогрессивной шкалы от нее выигрывали не беднейшие слои, а наиболее обеспеченные группы рабочего класса и низшие слои среднего класса, составляющие самую большую группу избирателей. В то же время, вероятно, справедливо утверждение, что главной причиной такого быстрого роста налогов была иллюзия, что с помощью крутой прогрессивной налоговой шкалы удастся во многом переложить налоговое бремя на плечи богатых и что под влиянием этой иллюзии массы согласились нести гораздо более тяжкое бремя, чем в противном случае. Единственным заметным результатом этой политики стало резкое ограничение доходов, которые могли заработать самые преуспевшие, и, соответственно, удовлетворение менее благополучных завистников.