Конституция свободы

4. Концепция свободы в рамках закона, то есть главный предмет этой книги, опирается на утверждение, что, когда мы подчиняемся законам, то есть общим абстрактным правилам, установленным независимо от того, насколько они применимы лично к нам, мы не подчинены воле другого человека и потому свободны. Именно потому, что законодатель не знает тех частных случаев, в которых будут применены его правила, а также потому, что применяющий их судья не имеет выбора при составлении заключений, вытекающих из совокупности законов и конкретных фактов рассматриваемого дела, можно утверждать, что правят не люди, а законы. Поскольку правило установлено в условиях неведения о конкретном деле и ничья конкретная воля не устанавливает меры принуждения, используемые в качестве санкции за его нарушение, закон нельзя назвать произвольным[248]. Это, однако, верно лишь в том случае, если под «законом» мы подразумеваем общие правила, равно применимые к каждому. Эта всеобщность, вероятно, самый важный аспект того качества закона, которое мы назвали его «абстрактностью». Правильный закон не должен упоминать никакие частности, и уж тем более он не должен выделять каких-либо конкретных людей или группы людей.

Значение системы, в которой все принудительные действия государства направлены на то, чтобы обеспечить соблюдение общих абстрактных правил, часто выражают словами одного из великих историков права: «Движение прогрессивных обществ до сих пор было движением от статуса к контракту»[249]. Действительно, концепция статуса, предписанного места, которое каждый индивид занимает в обществе, соответствует государству, в котором правила не являются вполне общими, а отличают отдельных людей или группы и дают им особые права и обязанности. Однако подчеркивание того, что контракт – противоположность статуса, в некоторой степени вводит в заблуждение, потому что выделяет лишь один, хоть и самый важный, из предоставляемых законом инструментов, с помощью которого человек может влиять на свое положение. Настоящая противоположность верховенству статуса – верховенство общих и равных для всех законов, то есть правил, одинаковых для всех, – или, можно сказать, верховенство leges в первоначальном значении латинского слова, обозначающего законы, в противоположность privi-leges [букв, исключительные законы; законы, изданные в пользу отдельного лица (лат.)].

Требование, чтобы нормы подлинного закона имели общий характер, не означает, что специальные правила не могут применяться к различным классам людей, если они относятся к свойствам, которыми обладают только некоторые. Возможны правила, применимые только к женщинам, только к слепым или только к людям старше определенного возраста. (В большинстве таких случаев даже не нужно оговаривать, к кому применимо правило: например, только женщина может быть изнасилована или забеременеть.) Подобные различия не произвольны и не подчиняют одну группу воле других, если их оправданность признают как принадлежащие к группе, так и не принадлежащие к ней. Это не означает, что необходимо единодушие по вопросу о желательности различения, но лишь то, что взгляды индивида не зависят от того, принадлежит он к группе или нет. Например, при условии что данное различение одобряет большинство входящих в группу и не входящих в нее, есть твердые основания для презумпции, что оно служит целям и тех и других. Однако когда различение одобряют только входящие в группу, оно очевидно является привилегией; а если его одобряют только не входящие в группу, то оно представляет собой дискриминацию. Разумеется, то, что является привилегией для одних, представляет собой дискриминацию в отношении всех остальных.