Конституционно-правовой статус человека (гражданина) в России

Однако повсеместно в мировой практике государственного строительства с конца XVIII в. и до победы первых социалистических революций (в России – 1917 г.), вплоть до 20–30-х гг. XX в. понятия «гражданство» и «подданство» противопоставлялись. Гражданство воспринималось как более прогрессивная форма организации взаимоотношений государства и индивида, а подданство – как более архаичная, устаревшая, недемократическая, изживающая себя, подлежащая ломке. Указанное противопоставление сохранялось все время, пока продолжалась конкуренция республиканской и монархической форм правления. Причина в том, что гражданство в период буржуазно-демократических революций конца ХVIII столетия объявлялось не только всеобщим (как подданство), но и равным. Подданство же долгое время предполагало дифференциацию статусов подданных, деление их на различные разряды, классы, предоставление пожизненных наследуемых аристократических титулов, дающих права состояния (прежде всего прав земельной собственности и т. д.), особое представительство в системе верховной власти и т. д. Ситуация со статусом подданства стала меняться с начала XX в., особенно в конце 40-х гг., в период после Второй мировой войны, когда республиканская форма правления все более вытесняла монархию и в мировой практике государственного строительства широко утверждалась как господствующая, когда сфера монархической формы резко сократилась и дуалистические монархии в Европе трансформировались либо в парламентские монархии, либо в республики. Современных монархий не много, и это уже не абсолютные монархии средневекового периода, а ограниченные, конституционные формы правления, которые признают равные правовые статусы своих подданных и независимость их прав и свобод от монархического усмотрения.

Европейские монархии, в частности, представляют собой парламентские, социальные, правовые государства, которые мало чем отличаются от демократических республик в сфере взаимоотношений с человеком. Поэтому и разница гражданства и подданства с конца 40-х гг. XX в. становится номинальной, несет уже не концептуальный характер, а отражает исторические особенности, специфику традиций государственности: сохранение института престолонаследия и некоторых других элементов монархической системы правления, символизирующих ее прежнее могущество, абсолютное доминирование над свободой воли человека и современную слабость, декоративность, подчиненность социальным ценностям.

Поэтому в российской юридической литературе справедливо указывается, что хотя в современных «…монархических государствах употребляется термин “подданство”, который формально устанавливает личную верность монарху, но фактически равнозначен гражданству»403. В силу вышесказанного нуждается в пересмотре традиционное для отечественной юридической науки представление, что различие институтов «гражданство» и «подданство» следует искать в специфике формы правления – республиканской либо, соответственно, монархической. В контексте истории их возникновения эта оценка остается: появление института подданства связано с феодальным государством, а гражданство (в современном его значении) – с республиканской формой правления. Однако, поскольку демократические парламентские монархии начиная с середины ХХ столетия уже мало чем отличаются от демократических республик, то и разница между гражданством и подданством как соответствующими им состояниями государственной идентичности также стирается.

Примечательно в этой связи то, что в новейшем законодательстве некоторых демократических монархий (Великобритания, др.) употребляются понятия и «подданство», и «гражданство». А в Японии действующая Конституция (1947 г.), сохраняя монархическую форму правления, вместе с тем связь населения (народа) с государством определяет не через институт подданства, а через институт гражданства (ст. 10 Конституции Японии устанавливает институт гражданства). Как справедливо отмечают специалисты, отказ от института подданства в пользу института гражданства в монархической Японии стал логическим следствием не только формальной, но и фактической нуллификации полномочий монарха. Ведь в соответствии с послевоенной Конституцией император Японии даже не называется главой государства, а лишь «является символом государства и единства народа, его статус определяется волей народа, которому принадлежит суверенная власть»404.