Корабельные новости

На рыбацком календаре, висевшем на стене, осталась последняя страница. Голые столы отражали свет. Терт Кард сердито зевнул. Снаружи было темно, стояли самые длинные ночи в году. Из радиоприемника за барной стойкой сипло доносился прогноз погоды. Тенденция к потеплению. Ожидается температура выше месячной нормы.

– Вот такая у нас в это время бывает погода. Шторм, потом холод, потом тепло. Как йо-йо[81]: вверх-вниз, вверх-вниз. Холодрыга – оттепель – сильнейший ветер – высоченный прилив. Как будто погодой распоряжается какая-то рекламная компания янки.

Старик лет восьмидесяти, по прикидке Куойла, но все еще работающий – почему бы и нет, – принес им напитки. Серебристые волосы острижены почти под корень, глаза, тоже подернутые серебристой пленкой, круглые, как иллюминаторы, под носом блестит серая капля. Усы – как еловая хвоя. Рот полуоткрыт – как вход внутрь черепа, видны белый язык и десны. Тупо глазеет на деньги, которые Терт Кард швырнул на стол.

– Кое-что тебе сообщу. Джек и Билли уже знают. Я уезжаю. Хватит с меня Якорного когтя. Уезжаю под Новый год. Меня зовут в Сент-Джонс – издавать информационный бюллетень для поставщиков буровых установок. Вчера звонили. Заявление я подал еще год назад. Стоял в листе ожидания. Они снимают только самые сливки. Можешь мне поверить, я рад уехать отсюда. Если сумею правильно разыграть свою карту, может, меня пошлют в Штаты, в Техас, в головной офис. Хотя я-то люблю Флориду. Буду вспоминать тебя, Куойл, думать, здесь ли ты еще. Послушай, я уезжаю на Новый год и уверен, что следующим будешь ты. Ты вернешься в Штаты. Джеку и Билли придется самим делать свою «Балаболку». Если, конечно, они в состоянии.

– А как твоя жена относится к переезду?

– Жена! Она со мной не поедет. Она останется здесь, дома. Ее дом здесь. Здесь вся ее семья. Она останется здесь. Женщина должна жить дома. Так что она останется.

Его возмущала сама идея, что может быть по-другому. Но когда он сделал знак, чтобы принесли еще выпивки, Куойл встал и сказал, что ему пора к детям.

Терт Кард пустил ему вслед парфянскую стрелу[82]:

– Ты знаешь, Джек собирается взять на мое место Билли. Вероятно, тебя, Куойл, они посадят на дамскую страничку, а на корабельные новости и катастрофы возьмут кого-нибудь другого. Уверен, твои дни сочтены.

Он сунул руку под рубашку и принялся чесаться.

Куйол был изумлен той лихорадкой, которая ворвалась в город вместе с декабрьскими штормами – как будто в людей по всему побережью вселилась демоническая энергия, принесенная ветром и волнами. Где бы он ни оказался, повсюду скрежетали пилы, цокали вязальные спицы, огромные круглые рождественские пудинги пропитывались бренди, выставлялись на продажу забавные куклы с разрисованными лицами, надетые на прищепки, мягкие котики, сделанные из старых чулок, набитых тряпками.

Банни только и говорила что о школьном празднике. Они с Марти что-то репетировали. Куойл приготовился к часовому прослушиванию святочных стихов. Он не любил Рождество. Оно напоминало ему о том, как брат срывал обертку с полного набора игрушечных машинок, крошечных искусно сделанных автомобильчиков, выкрашенных в чудесные цвета. Он тоже, наверное, получал какую-нибудь игрушку, но помнил лишь плоские мягкие пакеты с пижамами или сине-коричневыми вязаными рубашками, которые покупала мать. «Ты слишком быстро растешь», – упрекала она его, переводя взгляд на средних габаритов младшего сына, который в этот момент устраивал столкновение своей «Альфа-Ромео» с двухэтажным автобусом.

Он до сих пор не мог этого забыть, и ему были неприятны радиоголоса, панически отсчитывавшие дни, оставшиеся для того, чтобы успеть купить подарки, и убеждавшие слушателей брать кредиты и влезать в долги. Но ему нравился запах елок. А на школьный праздник пойти придется. Хотя для него это был вовсе не праздник.

Зал был переполнен. Все в парадных одеждах. Пожилые мужчины – в пропахших нафталином черных пиджаках, тесных в подмышках. Женщины – в платьях из шелка или тонкой шерсти, бежевых, цвета киновари, кайенского перца, бронзы, перванш, кроваво-красных «ацтекских». В импортных итальянских лодочках. Волосы, волнистые или завитые локонами, залакированы до состояния окоченевших облаков. Помада. Румяна. Мужчины чисто выбриты, в галстуках словно из оберточной бумаги, дети в сахарно-розовых и кремовых тонах. Аромат надушенных тел, жужжание голосов – словно жужжание пчел над цветочным лугом.