Корабельные новости

Куойл нес Саншайн на руках и поэтому не видел Уэйви. Они устроились рядом с Дэннисом, сидевшим в одиночестве в третьем ряду. «Бити, – подумал Куойл, – наверное, помогает на кухне». В мужчине, оказавшемся впереди него, он узнал бармена из «Штормовой погоды», рядом – пара стропальщиков с верфи, теперь волосы у них были вымыты и аккуратно причесаны, лица слегка припухли и раскраснелись от выпитого и от пребывания на публике. Отдельный ряд занимали неженатые рыбаки, надеявшиеся услышать что-нибудь о возможности выезда на заработки. Ненадежные ребята. Целые семейные кланы, включая отдаленных родственников, примостились на складных стульях. Саншайн, стоя на стуле, играла в свою игру: приветственно махала незнакомым людям. Куойл нигде не видел Уэйви и Херри. Запах женской пудры. Она сказала, что они будут здесь. Он продолжал высматривать их.

Директриса, в коричневом костюме, вышла на сцену. Луч софита скользнул по ее ногам, и запел хор младших школьников. Зал наполнился чистыми звонкими голосами.

Все было не так, как он ожидал. Да, дети лепетали юмористические или религиозные стихи, срывая громы аплодисментов. Но не только дети. Жители города и окрестных бухт тоже выходили на сцену. Бенни Фадж, черноволосый предводитель атаки на лодку несчастного Натбима – того теперь все называли «несчастным Натбимом», – сочным тенором спел «Ярко светит луна», закончив двумя каскадами притоптываний и щелканья пальцами.

– Когда я был мальчиком, они на Рождество ходили по дворам и пели, – шепотом сказал Дэннис. – Старик Спарки Фадж, дед Бенни, славился своим голосом. Он пропал в море, у Банки мумий.

Потом вышли и встали на краю сцены Банни и Марти.

– Привет, Банни! – заверещала Саншайн. – Привет, Марти!

Зал взорвался смехом.

– Тише, – шепнул дочери Куойл. Девочка затаилась, как сжатая пружина.

На Банни и Марти были одинаковые красные комбинезоны. Бити позволила им самим прострочить на машинке длинные продольные швы. Куойл видел, как дрожат коленки у Банни и как она стиснула ладошки в кулачки. Они запели нечто, что Куойл уже слышал дома у Дэнниса и Бити пробивающимся из-за двери. Какая-то простенькая песенка на иностранном, судя по всему, каком-то африканском языке. И как они ее запомнили? От умиления Куойл и Дэннис украдкой вытирали глаза.

– Очень мило! – квакнул Куойл.

– Ага, – подхватил Дэннис голосом предводителя разбойников.

Куойл вспомнил подаренную Натбимом запись. Неужели девочки запомнили какую-то языческую песенку со слуха, не понимая слов? Он надеялся на это.

Женщина лет семидесяти, с убранными в сетку блестящими волосами, напоминавшими серебряный валик надо лбом, улыбаясь, вышла на сцену. Приподнявшиеся в улыбке щеки напоминали два холма над долиной. Глаза плавали за линзами очков. Выбежал мальчик и положил футбольный мяч на пол за спиной женщины.

– А, это интересно, – сказал Дэннис, толкая Куойла в бок. – Номер тетушки Софаер под названием «Курица».

Несколько секунд она стояла неподвижно – старые длинные руки засунуты в карманы кофты из джерси, твидовая юбка до колен. Желтые чулки и красные сабо. Вдруг одна нога заскребла носком пол, руки превратились в крылья, и, закудахтав, заквохтав, тетушка Софаер обернулась точь-в-точь сварливой курицей, охраняющей яйцо.

Куойл хохотал так, что у него запершило в горле, хотя он никогда не считал кур забавными птицами.

Потом появились Уэйви и Херри. На мальчике был матросский костюмчик. В туфлях с металлическими набойками он процокал на середину сцены. Уэйви, в самодельном сером платье, с аккордеоном, словно решеткой радиатора на груди, села на стул. Несколько пробных нот. Потом Уэйви сказала что-то, что мог слышать только мальчик. Несколько секунд напряженной тишины, затем: «Раз-два-три» – и Уэйви заиграла. В зал хлынула мелодия хорнпайпа[83], и в тот же миг сотни каблуков стали отбивать ритм, между тем как мальчик, подпрыгивая, цокал набойками по доскам сцены. Куойл, как и все, хлопал и восторженно кричал, пока Херри, выбегая на авансцену, кланялся в пояс, как научила его мама, и улыбался, улыбался своим двигающимся, как на шарнирах, личиком.

Гвоздем программы была Бити.

Сначала из-за занавеса появилась черная трость, и зал взревел. Бити со щегольским изяществом вышла на сцену. Небрежно прошлась взад-вперед. На ней были балетное трико и туника с волнистым краем, украшенная блестками и стеклярусом, металлическими и стеклянными бусинками, бисером, хрустальной крошкой, осколками катафота, птичьими перышками, спутниками и жемчужинками, витыми шнурками и перламутровыми слезинками. Стоило ей вздохнуть, как дрожащие лучики летели в зал. Цилиндр на голове вбирал в себя свет и отражал его бумерангом. Бити оперлась на трость. Повертела цилиндр на пальце, подбросила его так, что он дважды перевернулся в воздухе, и поймала головой.

– Все мы знаем, каков наш Билли Притти, – сказала она веселым шаловливым голосом, какого Куойл никогда у нее не слышал. Он взглянул на Дэнниса, тот сидел, подавшись вперед, приоткрыв рот от удивления, и с нетерпением, как и все остальные, ждал, что она скажет дальше.