– Однажды она подарила мне два яичка. Сырых яичка. – Он тогда сделал из них омлет и кормил ее с вилки, словно она была птичкой, сидевшей на яйцах. И хранил скорлупки от тех яичек в картонном стаканчике на кухонном шкафу. Возможно, они и сейчас еще там.
– Ну, уж тосты-то она вам время от времени, конечно, делала.
– Она редко бывала дома. Днем работала. А вечерами и по выходным ездила куда-нибудь с приятелями. Я знаю, что она проводила время с ними.
– С приятелями?
Что ж, он должен это произнести:
– Она развлекалась с мужчинами. Ей нравились другие мужчины, – сказал Куойл. – Немало. – Было неясно, что он имел в виду: то ли что мужчин было немало, то ли что они ей немало нравились. Но Уэйви поняла его и вздохнула сквозь зубы. Она догадывалась, что в прошлом все у него было не так идеально. По тому, как Куойл говорил о своей любви, но никогда – о ее предмете. Теперь и она могла приоткрыть завесу своих секретов.
– Знаешь, – сказала она, – Херолд…
Она вспомнила, как Херолд приплетался домой на рассвете, как от него пахло сигаретами, ромом и чужой плотью, как он заваливался голым на чистые простыни, с липкими и спутанными волосами на лобке после бурно проведенной ночи. «Это всего лишь сучий сок, женщина, – говорил он, – заткнись».
– Херолд, – повторила она, вздыхая, – был распутником. Мое тело он использовал как сточную канаву. Приходил от них и сливал в меня помои. Когда он кончал, у меня было такое ощущение, что его вырвало. Я никому, кроме тебя, этого не рассказывала.
Они долго молчали. Потом Куойл откашлялся. Хватит ли у него духу посмотреть на нее? Хватило.
– Я теперь понял кое-что, чего не понимал год назад, – сказал он. – Петал была дурной женщиной. И, может быть, поэтому я ее любил.
– Да, – подхватила Уэйви. – То же было и у меня с Херолдом. Тебе кажется, что это именно то, чего ты заслуживаешь. И чем хуже, тем больше ты в это веришь: ты, мол, получаешь по заслугам, иначе так не было бы. Понимаешь, что я хочу сказать?
Куойл кивнул и продолжал кивать, со свистом выталкивая воздух сквозь сжатые губы, словно что-то обдумывал. А тем временем красавец Херолд и восхитительная Петал, поспешно шныряя, удирали из памяти сквозь свои крысиные норы. Что-то вроде того.
Куойл не мог привыкнуть к виду Бенни Фаджа с вязальными спицами в руках. Заглотав свой сэндвич, он вытащил носок и с полчаса орудовал спицами не менее проворно, чем тетушка. Покончив с синей пряжей, тут же переключился на белую, начав вязать из нее нечто вроде кофты, – во всяком случае, так это выглядело.
Куойл пошутил:
– Если бы ты писал так же, как вяжешь.
Бенни поднял голову, взгляд у него был обиженный.
– Он мастер не только в вязании. Когда-то Бенни был чемпионом в починке сетей. Он знает сетевязальную иглу лучше, чем собственную жену, разве нет, Бенни? – Билли подмигнул Куойлу.
– Это разные вещи, – ответил Бенни. Черные волосы падали ему на лицо, склонившееся над рукоделием.
– Хотя пишет он тоже неплохо, – сказал Куойл, стараясь сгладить неловкость.
Билли кивнул, но не оставил тему вязания и умелых рук.
– Джек тоже до сих пор немного вяжет, хотя, конечно, не так ловко, как прежде. Он был отличным вязальщиком. Правда, такой хватки, как у Бенни, у него никогда не было. Бенни – как тот шофер, водивший контейнеровоз между Сент-Джонсом и Монреалем, помнишь?
Куойл подумал о Партридже. Нужно позвонить ему вечером, сказать… Что? Что он умеет чистить треску, ведя разговор о месте для рекламы и стоимости типографских услуг? Что он начинает понимать: любовь может иметь другую окраску, кроме основного черного цвета ее отсутствия и цвета красного каления, в который окрашена жажда обладания?
– Этот шофер, – продолжал тем временем Билли, – мчался, бывало, во весь опор через Новую Шотландию или Нью-Брансуик и, просунув руки через баранку, вязал как машина. К тому времени, когда он доезжал до Монреаля, у него был готов свитер, и он за хорошие деньги продавал его в качестве изделия народного творчества ньюфских рыбаков.
– Я бы тоже так мог, – сказал Бенни Фадж. – Не знаешь случайно, сколько он брал за штуку?
– Нет. Зато могу рассказать тебе, как однажды парень рассекал на полной скорости по шоссе Транс-Канада и с такой же скоростью вязал, когда его засек дорожный патруль. Пустился за ним в погоню, делая сто сорок километров в час. Наконец поравнялся с ним, сделал ему знак остановиться, но наш приятель был так погружен в вязание, что не заметил этого.
Очередная байка Билли. Куойл улыбнулся.
– Патрульный мигал-мигал фарами, в конце концов открыл окно и закричал: «К обочине! Подай вбок, вбок!» Тут великий дорожный вязальщик наконец услышал его, покачал головой и ответил: «Нет, сэр, бок я уже закончил, это – рукав».
Бенни Фадж даже не улыбнулся, зато Билли заскрежетал, как ржавый металл.
В конце сезона охоты на тюленей Джек переключился на сельдь. У него была сельдяная ловушка.