– Тогда отец вдруг, совершенно неожиданно, встал из-за стола – он сидел там возле коротковолнового приемника – и сказал: «Джессона больше нет». Перешел через дорогу, в свою мастерскую – это там, где теперь редакция «Балаболки», – и просидел там один всю ночь. В ту ночь было Северное сияние, красиво – ты себе представить не можешь: разноцветные сполохи разливались по всему небу, заволакивая его пестрой паутиной. А утром появилось это – как будто все было увито серебряными нитями: корабельная оснастка, дома, телефонные провода… Наверное, это от Северного сияния. И мама сказала: это привет от Джессона, он послал его, расставаясь со своей земной оболочкой.
– И после смерти Джессона он стал делать газету, так?
– Почти так. Понимаешь, в сущности ее делает не папа, а Терт Кард. Конечно, он ее основал, и он более-менее решает, что в ней пойдет, но он постоянно звонит туда, придумывает себе какую-нибудь болезнь, а сам едет на рыбалку. И все это знают.
– Нет, это он там заправляет, – возразил Куойл. – Терт Кард, думаю, только пляшет под его дудку.
– Ешь свои абрикосы, Банни, – сказала Бити, собирая пустые блюдца.
Но Банни прошептала Куойлу на ухо:
– Абрикосы похожи на крохотные попы, папа. Попы маленьких фей. Я не хочу их есть. – И всхлипнула.
Пока Дэннис рассказывал, в дверях появился низенький морщинистый человек и встал, прислонившись к косяку. Он был бы похож на кусок древесного плавника, если бы не розовато-лиловое лицо. На нем была рубашка с рисунком из цветков гибискуса размером с оладью. Бити налила ему чашку чаю, намазала джемом краюху хлеба, которую мужчина заглотил одним махом.
– Альфред! – сказал Дэннис. – Шкипер Альфред, заходи, садись. Это Куойл, он работает в газете. Вернулся вместе с Агнис Хэмм в их старый дом на мысе Куойлов.
– Да, – сказал старик. – Я помню Куойлов и скандал вокруг них. Жестокая была семейка. Говорят, что в давние времена Куойлы прибили человека гвоздями к дереву за уши и отрезали ему нос, чтобы запах крови привлек клещей и мух, те и сожрали его заживо. Теперь никого из них здесь уже не осталось, кроме этого чудно́го Нолана, который живет в Опрокинутой бухте. Никогда не думал, что кто-нибудь из них вернется, а тут – вот, сразу четыре, хотя одна из них – Хэмм, а трое других никогда и ногой на Ньюфаундленд не ступали. Но я-то пришел повидаться с помощницей плотника.
Дэннис указал на Банни:
– Значит, это ты та самая помощница, которая собиралась чинить крышу своим маленьким молоточком?
– Я хотела помочь папе, – прошептала Банни.
– Вот это правильно. Теперь мало кто помогает своим отцам, будь то парень или девушка. Поэтому я принес тебе небольшое вознаграждение. – Он протянул Банни маленькую медную пластинку, клеймо на ней прилично стерлось, но все еще было видно.
– Ты, наверное, думаешь: что это такое? Это очень простая вещь. Поможет тебе делать прямые линии и ровные срезы. При помощи нее, пилы, молотка, нескольких гвоздей и куска дерева можно сделать сто всяких вещиц. Мне ее подарили, когда я был в твоем возрасте, и первым, что я сделал, был ящик с крышкой: шесть дощечек и два кусочка кожи для петелек. Знаешь, как я гордился?
– Что надо сказать, Банни? – прошипел Куойл.
– Я тоже хочу сделать ящик с крышкой и двумя петельками.
Все рассмеялись, кроме Куойла, который заметил, как Банни покраснела от стыда.
– Тогда, – сказал Куойл, – скажем шкиперу Альфреду спасибо за этот чудесный квадрат и поедем домой, чтобы у тебя осталось время поплотничать после ужина.
Слышала ли она то, что шкипер сказал о человеке, прибитом к дереву?
В машине он заставил Банни положить свой квадратик на пол – на случай, если на дороге попадется опасная канава.
17. Корабельные новости
На столе у него разложены фотографии, сделанные на боттеряхте. Темновато, но печатать можно, снимки дают достаточное представление о зловещей мощи судна. Куойл поставил одну из фотографий перед собой и заправил чистый лист в машинку. Теперь он знал, что писать.
Яхта-убийца в Якорном когте